Литерное дело «Ключ»

Гладко причесанные волосы, узел на затылке, красивая улыбка, ровные, словно на рекламном плакате, зубы. Светлые глаза, овальное лицо – почти красива или «чертовски симпатична», как об этом поют в оперетке. Судя по фото, лет тридцать. Заманивает? На обороте карандашом, торопливо, нервно: «Вы все поймете. Прошла секретная информация о разоблачении и аресте в Москве сотрудника Второго главка. Предупреждал диссидентов. Провалил несколько мероприятий. Когда Система умирает – начинается не предательство. Осмысление». Вот так официантка… Загадочная девушка. Язык, мышление скорее студентки вуза, нежели подавальщицы. Подумал: «А я-то, грешным делом, загадал, что влюбилась. Выраженный нарциссизм. Пора лечиться». Он не просто подумал. Будто из воздуха материализовалась картина: осторожно, на цыпочках, подкрадывается к дверям славная девочка и подглядывает в щелочку. И видит: дяденьки, утомленные разведработой, сладострастно изучают фотографии известного свойства. На них, конечно, Абашидзе (сумели, суки, заснять). И вот одну фотографию несет сквозняком к дверям, дурачки замерли, ничего не видят, потому что активно завидуют полковнику. А девица подобрала, сунула за лифчик и убежала в светелку, чтобы неторопливо и с достоинством на досуге изучить. И погрузиться. Без дна.

Три дня подряд она молчала, в пище весточек не находил и начал беспокоиться. «Забрало меня, – подумал с тревогой. – Это опасно». Скверные мысли развеял охранник – свесив голову, сообщил: мол, вызывают, а посему сейчас будет спущена лестница и надобно по ней подняться. «Куда еще?..» – спросил нарочито лениво. Парень вставил обе руки в люк и смешно ими развел: не знаю.

Вели под охраной по нулевому этажу, его зиндон[11], оказывается, был еще на один уровень ниже. Интересно, кто это предусмотрел подобные изоляторы временного содержания? Выходит, заказчик, оборудовавший здание под свои нужды, никому изначально не верил и полагал, что узники все равно появятся, а посему, чтобы не решать вопрос дилетантски, приготовился без всяких интеллигентских штучек-дрючек. Помещение, в которое привели, окон не имело, но освещалось теплым светильником под потолком. Стол, кресло за ним, две табуретки, привинченные к полу. Почти как в знаменитом сериале покойного знатока доблестных органов, который иначе как «солдатом госбезопасности» себя не называл. Что за манера… Что за дешевизна… Они, должно быть, тоже смотрели этот фильм и все сделали по образу и подобию. А это кто?

За столом сидел незнакомый толстяк в образцовом костюме и белой рубашке, только великоват был костюмчик, рукава налезали на костяшки пальцев, так носили во времена стародавние, почти довоенные. Явление…

– И мы, и вы понимаем, – без предисловий проговорило «явление», – что мы не можем вас ликвидировать, пока не выполнено ваше задание – наше общее, иначе говоря. Все это так, но, если вы думаете, что время нас поджимает и мы вынуждены искать компромисс, вы…

– Представьтесь, – перебил сухо, тоном приказа.

Он ошалело привстал, но тут же виновато заулыбался и тяжело грохнулся в кресло.

– Не надо… – протянул со знакомой интонацией героя-победителя. – Я никто и звать никак. А вас, бывший полковник, и вовсе на свете нет, а?

– Стихи такие есть… – сказал грустно. – Не слыхали? «Но кто мы и откуда, когда от всех тех лет остались пересуды, а нас на свете – нет». Не встречали? Таких стихов?

– Я не читаю стихов, но мгновенно угадываю суть. У вас очевидная склонность к пессимизму. Как у вырожденцев из известного слоя интеллигенции. У вас в роду не было евреев? Ладно, объясняю: я сказал, что время у нас есть. Ваш расчет на то, что высшее политическое руководство страны не поймет наших проблем, ошибочно. Первое, что мы сделаем, – мы перестанем вас нормально кормить. Это сломает рано или поздно вашу волю. Вы ведь не Камо, не Зоя Космодемьянская, не Муса Джалиль…

– А говорите, что не читаете стихов… – перебил угрюмо.

– Заткнитесь и слушайте. Вы – обыкновеннейший продукт эпохи, страны, Системы. Вас научили выполнять приказы, научили специальным методам и приемам, помогающим выполнять задания, но вы всегда, как и все в вашей службе, – пустое место – с высокой, нравственной, человеческой точки зрения. Тех, кого я перечислил, вел заурядный фанатизм, привитый им советской школой, комсомолом, обществом. Что поведет вас? Поза нумер 3025? Вы пусты, как использованный презерватив, пока еще вас держит на поверхности зауряднейшая жадность, – ну как же! Ведь вы уже не раз примерили царские деньги к собственному кошельку! Не поместится, батенька. – В голосе «пиджака» появились ленинские интонации из фильмов. – Так… Когда вы сникнете без еды и воды, мы продлим удовольствие, накачаем вас наркотиками. Подумайте – стоит ли? Ведь это – гибель, разве нет?

– «Лучше гибель, но со славой, чем бесславных дней позор…» – усмешливо бросил в лицо обидчику. Чего там… Верно. Но мы еще поглядим…

– Товарищ Сталин, – проговорил сочувственно «пиджак», – утверждал, что кровь человеческая ничего не стоит. А величие! А честь! Слава! Вот светочи жизни.