Литерное дело «Ключ»

Абашидзе снял крышку и ничего не увидел – фарфор как фарфор, белый, старинного замеса, это видно, так, ничего удивительного.

– Посмотрите на свет… – с дрожью в голосе произнес Штерн.

Взглянул и… упало сердце: жест в жест, позиция в позицию то же самое, что проделывали вчера с Розой на столе… Да-а, в старину предки умели не меньше, если не больше. Всмотрелся: господин в белой исподней рубахе с жатым воротником и спущенных панталонах французского образца пристроился к полной даме, возлежавшей на канапе с непомерно длинными ножками (прямо лежак для утех, специально сотворенный), и сопя – это ощущалось, несмотря на внешнюю молчаливость безделушки, – пытался утопить свой огромный предмет в ее дебелом теле.

– Возбудительно… – проговорил задумчиво, возвращая шкатулку хозяину. – Редкостная штука, это я вам как специалист говорю. Да я уже сообщил вашей супруге, что у меня несколько профессий, искусствовед – одна из них.

– Вы ничего мне не сообщали. – Роза стояла в дверях и вглядывалась с подозрением. – Вы что-то путаете, месье…

– Ах да… – довольно резко хлопнул себя по лбу ладонью. – Я вчера своему провизору сказал. Он принес серебряный кувшин со старинной монограммой и убеждал меня, что эта вещь принадлежала Людовику XIII! Нет, конечно. Он очень огорчился, очень…

– Ах вот в чем дело… – расцвела мадам. – Что ж, у вас теперь есть повод утешить и разочаровать моего дорогого супруга. Моше, покажи свою коллекцию месье. Господа, через десять минут прошу к столу. – И величественно выплыла из комнаты. «Боже, какой я м…к, – неслось в голове полковника. – Я был на грани провала. Черт бы их всех взял, их слишком много для моего возраста…» – кокетничал, конечно, потому что в то же мгновение подумал, что и десятерых было бы не слишком много. Но – промах есть промах, следует держать себя в руках, не расслабляться. А то ведь, не ровен час…

– Я расскажу вам историю одного талисмана, – заговорил Штерн. – Голда слышала ее многажды… Вы – профессионал, вам будет интересно.

– Голда? О, месье, какое прекрасное имя! Я знаю, что на окраинах России это имя в большом почете!

– Не знаю, как в России, – с сомнением произнес хозяин, – но у нас это принято. Обычай. Голда-Розалия-Инесса! Реббе очень протестовал против последнего имени, оно не каноническое. Он предлагал, чтобы в-третьих Роза была Нехамой. Когда мы сочетались, я взвился! Нехамой звали уличную проститутку моего детства! Как такое возможно, спрошу я вас? Тогда этот так называемый учитель записал только первые два! С тех пор я ни разу не был в синагоге, можете себе представить?

– Вы начали о талисмане… – осторожно вернул Штерна к искомому.

– О да! Это совершенно невероятная история!

Да, это действительно была история. Принято считать, что Николай Второй и его жена Александра все свое состояние потратили на санитарные поезда во время войны, на лазареты, врачей, оборудование и строительство так называемого Феодоровского городка в Царском Селе (слушал, неприлично приоткрыв рот – таких подробностей не знал никогда и злорадно подумал, что и умное руководство, наверное, узнает об этом только теперь, консультируясь со специалистами…) – тоже вполне врачебного учреждения. А когда прогремела революция… (Здесь перебил хмуро: какая, к черту, революция… Тривиальный и подлый государственный переворот!) – о, тогда комиссары большевиков стали вызывать к себе на допрос всех членов императорской фамилии и со всех брали официальную подписку о количестве денег на счетах. Сами Романовы были в то время уже на пути в Екатеринбург, к месту последнего упокоения, и ничего свидетельствовать не могли, но большевики все узнали окольными путями. И успокоились. На нет и суда нет. На самом же деле все было не так…

Заговорщицки подмигнув, Штерн подошел к горке с безделушками и из потайного ящика вынул старинную кожаную папку с монограммой.

– Это финансовые документы французского государственного банка, – сказал с дрожью в голосе. – Папка попала ко мне случайно – в сорок четвертом, после освобождения Парижа союзниками, я вошел в город в составе войск коалиции. Я бродил по городу, он мало напоминал довоенный Париж, но на набережных и на Монмартре по-прежнему, будто ничего не случилось, коротали часы букинисты. Я всегда любил интересные книги и с удовольствием – когда не было служебных забот (я помогал союзникам искать и оценивать похищенные немцами ценности) – рылся в развалах. И вот однажды старичок-букинист, неизвестно как выживший при немцах соплеменник, показал мне эту папку. «Это как бы и мусор, месье, – сказал он. – Но – возьмите. Как еврей еврею, я обещаю вам, что когда-нибудь вы меня вспомните добрым словом…»

В папке были документы по вкладам русской императорской фамилии в банки Франции. Бегло просмотрев их, Штерн не нашел ничего особенного: счета, перечисления, отчеты, проценты – разве что определенная принадлежность делала эти документы занятными: русские, царские. А так? Что с ними делать? Но по неизбывной страсти к старинным вещам Штерн оставил находку у себя.