Литература с Дмитрием Быковым

Там же, кстати говоря, есть еще одна великолепная метафора, одно великолепное существо, лучше которого Туве Янссон ничего не придумала. Это хатифнатты. То, что она придумала хатифнаттов, этот лейтмотивный, сквозной образ, который появляется во всех сказках и нигде не находит разрешения, – свидетельство того, что мы имеем дело с поэтическим талантом. Хатифнатты притягивают грозу, они такие носители небесного электричества. Но самое удивительное в хатифнаттах то, что они никогда не испытывают человеческих чувств. В этих белых длинных хатифнаттах, бесконечно путешествующих на своих плотах и поклоняющихся барометру, автор представила образ бесконечного странствия.

Скандинавская мифология являет собой суровый северный вариант греческой мифологии, главным персонажем которой тоже является море. Море дает нам пищу, странствия; море – наш контакт с миром; мы окружены морем; море – наш мир. В греческой мифологии очень много общего со скандинавской, только греческая вся в мажоре, потому что там солнце ярко светит. Скандинавская же мифология – это греческая в миноре.

Хатифнатты, которые вечно странствуют, это такой скандинавский вариант «Одиссеи». Вечное странствие непонятно куда. Странствие как самоцель. Как грек перемещается между мифологически богатыми, каждый со своими сказками, прекрасными островами Эгейского моря, так и хатифнатты, и Муми-папа в мемуарах и в «Папе и море» перемещаются по огромному морю с одинаковыми маленькими неприветливыми островами. Если в Греции образ дома – это такая вечная мечта Одиссея, ему так хочется домой и дом – это такой великолепный символ гармонии, то можно себе представить, во сколько же больше тоска скандинавского странника по своему несчастному уютному гнезду, в котором только камином все и озаряется. И конечно, никакая Морра не могла бы появиться в греческой мифологии. Но Морра – это отражение мойры. Это богиня судьбы, страшной судьбы.

Конечно же, хатифнатты – это вечные странники, вечные Одиссеи, с той лишь разницей, что у их странствия нет ни начала, ни конца, они бессмертны, их всегда одно и то же количество. И единственная радость, которая у них есть, – это барометр, который у них, кстати говоря, и украл Хемуль, после чего они сожгли челку фрекен Снорк. Помните, они там во время грозы всех окружили, и барометр им вернули. Там есть совершенно замечательная сцена, когда Хемуль, окруженный хатифнаттами, сидит на столбе, а они трясут уже этот столб, и он спрашивает Снусмумрика: «Что сделать, чтобы распугать хатифнаттов?» – «Покачай столб, они почувствуют вибрацию и испугаются». Снусмумрик очень долго обдумывает эту мысль и Хемуль, сидя на скользком столбе, кричит: «Мумрик, ты всегда так хорошо рассказываешь! Но, пожалуйста, покороче!»

После этого наступает период двух веселых сказок и относительно веселых мемуаров Муми-папы. А потом долгая пауза. Туве Янссон не знает, о чем ей писать муми-сагу дальше. И тогда Таутикке намекает ей, что дом муми-троллей не то чтобы стареет, он взрослеет. И появляются две повести, которые, по сути, дилогия, об одном ноябре, в котором муми-семейство в поисках мира и гармонии. Они все время ссорятся, им трудно, Муми-папе кажется, что его никто не уважает. Муми-тролль растет, испытывает муки переходного возраста. Они отправляются на далекий остров с давно потухшим маяком и пытаются его зажечь. Остров этот как раз и есть такая страшная пустыня непонимания, пустыня одиночества.

Там есть замечательная фраза: «Муми-мама думала, что остров – это такой сад, который надо всего лишь возделывать». Она начинает его возделывать. Нет ничего более трогательного, ничего более печального, чем эта маленькая Муми-мама, которая среди огромного неуютного мира начинает возводить свои жалкие укрепления. Она пытается пересадить в свой сад дикий шиповник, который растет в скалах, но он не приживается. Страшная Морра выходит и пугает всех, и темное око образуется в море от ее присутствия. Такая воронка, похожая на норвежский водоворот Мальстрём. Маяк никак не разгорается, и папа ничего не может с этим сделать. Маленькие беспомощные существа в огромном страшном мире. Только Муми-троллю, проявившему дружелюбие к Морре, удается хоть ненадолго этот ужас развеять. Деревья перестают собираться в центре острова, бежать от берегов и застывают каждый на своем месте. И Муми-мама говорит: «Слава богу, наконец эти деревья не оттаптывают мне ноги». Мир начинает входить в норму.