Литература как жизнь. Том I

За всю историю страны, кроме Петра и Ленина иного от властей никогда и не слышали, преобладал способ царствования, определенный Пушкиным – «лежа на боку». Настроение рубежа XIX–XX веков: всеобщее недомыслие и всеобщее напряжение. «Натянутость отношений» – говорил Чернышевский сразу после отмены крепостного права и земельной реформы, не устранившей тех проблем, что разламывали страну. «Всё наше государственное устройство требует коренной реформы снизу доверху». Кто это написал? Военный министр Д. А. Милютин. Где? В дневнике 1879-го года. В том же году два месяца спустя в своем дневнике председатель совета министров П. А. Валуев написал: «Чувствуются, что почва колеблется, зданию угрожает падение; но обыватели как будто не замечают этого, а хозяева смутно чувствуют недоброе, но скрывают внутреннюю тревогу». Просто предвосхищение чеховских пьес. Ощущение натянутости проходит через всю пореформенную эпоху. Достоевский признавал: «Всё напряжено, того гляди лопнет». Доктор Маковицкий записал слова Толстого: «Будет революция». Можно составить антологию из таких признаний, и нельзя составить список мер, которые бы предлагались, чтобы избежать революции. Меры следовало принимать в момент общенационального триумфа – в одна тысяча восемьсот четырнадцатом, но не были приняты и в девятьсот четырнадцатом. Меры принимались главным образом ради того, чтобы держать и не пущать.

«Трудно найти более талантливых людей, чем русские, но столь же трудно найти и другой народ, которому так не повезло в истории. Все прошлое русского народа – мучительно и наполнено страданиями, и в настоящее время никто не может сказать, когда придет конец этим страданиям. Ни во время московского царства, ни тогда, когда власть была у царей, о народе никто не думал. О нем не думал никто и никогда. Головы ломали только над тем, как бы укрепить власть. В результате у нас оказалась пустота». Это – мнение барона Врангеля, сын которого возглавил и пустил под откос Белое движение. «Наймит французов, обманывал массы старым лозунгом ”отечества”», – сказано о нем генералом Слащевым. А барон-отец, не знавший письма Пушкина к Чаадаеву, кажется, письмо цитировал, произнося слово мучительно, однако ломал голову не над тем, над чем надо бы ломать: безответственность высших сословий. Понимали происходившее и помалкивали.

Всё это есть и было повсюду: универсально. У нас доходило до гротеска, до излишеств, задерживалось дольше положенного, образованность вызывала подозрение как подрывная сила: изучать и знать – расшатывать устои. Запрещали всё – и либерализм Сперанского, и мракобесие Жозефа де Местра. «У нас все не на своем месте», – записал Вяземский. Когда в 61-м году я впервые оказался на Западе, меня поразило соответствие между использованием и названием вещей: в дом входишь через парадную дверь, а у нас «Вход за углом». Перед падением Советского Союза Москва была запружена знающими людьми, которым применить свои знания было не к чему, кроме расшатывания status quo, а среди расшатываюших усердствовали представители партийно-правительственной и культурной элиты. Здравомыслящему и лояльному советскому человеку притулиться было негде.

Ах, да, всему причина жидомасонский заговор! Вы попробуйте создать коммунистический заговор в Америке, на вас первый же лавочник донесет, а не то пристрелит на месте[85]. Возьмите Американскую Войну за Независимость: политическая активность и не вождей, а простых колонистов, которые ещё и подгоняли вождей. Генри Адамс как историк отметил: едва сложившиеся Соединенные Штаты опередили государства Европы на сто лет, сбросив многовековые путы сословных разграничений. Въевшийся в американское сознание запанибратский демократизм меня коробил каждый раз, когда студенты говорили просто «Джек» (о Джеке Лондоне) и даже всего лишь «Билл» – о Вильяме Шекспире. Их, молодежь, только с вожжей спусти, они тебя, вместо профессора, «Митей» назовут.

Примерно треть поселенцев стояли за независимость, зависимость не позволяла им делать дело, торговать и производить, и они действовали политически. Поднявшие революционную войну заокеанские колонисты – современники Пугачева, тому энергии было не занимать, но на него обрушилась вся мощь Российской Империи, чтобы движение остановить, а надо бы погонять и погонять – гнать крепостное право.