– Тени я не видел, – выдохнул он мне в лицо облако дыма, больше похожего на смесь благовоний, чем на табак. Я машинально склонился ещё ниже к нему, чтобы вдохнуть побольше, и волшебник стукнул меня мундштуком по плечу, напоминая о дистанции. – Но у меня всё время чувство, будто на меня смотрит женщина.
– Служанка?
– Нет. У престарелых принцесс совсем другой взгляд.
Тем временем совершенно стемнело.
Господин Кормье уже не просто скучал – он откровенно злился и тискал свою трость так, словно хотел отыскать у неё шею и удушить. Уже ближе к концу представления он поинтересовался с откровенным сарказмом:
– И это всё? Это и есть те «необыкновенные чудеса», которыми вы хотели поразить мой город? Левитация – тоже фокус?
«Мой город».
Я поперхнулся.
– Терпение, о господин мой, – прошелестел волшебник с непередаваемо тонкой иронией. – Терпение – ибо терпение есть великая благодетель. Чудеса не следует торопить. Их также нельзя пытаться пленить или присвоить, потому что расплата будет чудовищной.
– Неужели? – хмыкнул Кормье, немного успокоенный, впрочем. Обаяние волшебника подействовало и на него.
– О, да, – прикрыл волшебник глаза. Ресницы его слегка подрагивали – угольно-чёрные, густые и подкрученные, точно у коллекционной куклы. – Истинные чудеса хрупки и беззащитны… и потому каждое чудо охраняет монстр, суть которого – прах, ужас и погибель. Так говорится в древних книгах… Впрочем, мы отвлеклись от темы. Если вас не затруднит, подождите ещё немного, пока я подготовлю следующее магическое действо. А пока мой помощник развлечёт вас немножко ловкими трюками – он прекрасно жонглирует. Юная госпожа хочет посмотреть на жонглирование?
– Конечно, хочу! – захлопала в ладоши Мари-Доминик. – Жоэль, не будь врединой! Всё так здорово!
– Если тебе нравится, сокровище моё, я не возражаю.
Кормье откинулся на диван, по-плебейски заложив ногу за ногу и хмуро уставился на меня.
«Старый пердун».
Я мысленно показал ему язык и начал доставать из саквояжа разноцветные кольца. Семь штук – больше я одновременно «держать» не могу всё же до профессионального жонглёра мне далеко…
Зато я могу жонглировать, танцуя.
Или ступая по узкому парапету.
Ирма помогала мне, как могла – наигрывала что-то весёлое на флейте, а потом, когда я действительно запрыгнул на перила и продолжил жонглировать там, позвала Мари-Доминик, чтобы она посмотрела на представление поближе. Так я медленно ступал по перилам, подкидывая и ловя кольца, а рядом, на веранде, шли Ирма с девочкой… и, к моему удивлению, господин Кормье, не спускающий с меня изучающего взгляда.
«Он что, мысли читает и на пердуна обиделся?»
Я фыркнул, посмеиваясь над своей подозрительностью, и подкинул фиолетовое кольцо высоко в небо – слишком высоко для того, чтоб потом удобно поймать. Вытянул руку в нужное время и…
…задохнулся от резкой боли в солнечном сплетении.
В глазах потемнело.
Равновесие я потерял всего на пару мгновений, но этого хватило. С фотографической чёткостью сознание запечатлело металлически поблёскивающую трость Кормье, которую он невыносимо медленно отводил в сторону от моего живота, вскрик ошеломлённой Мари-Доминик, перекошенное от ярости лицо Ирмы – и едва успевшего обернуться волшебника.
Я уже падал спиной в пустоту – с обрыва.
В мёртвый сад.
И волшебник с Ирмой были слишком далеко, чтобы протянуть руку.
– Кальвин, поворот на счёт…
Чётко и спокойно, как на выступлении.
Услышав голос волшебника, я даже задуматься не успел – изогнулся привычно, чтобы приземлиться на ноги, сам не понимая, когда в теле появилась лёгкость, а в ушах – гул колёс. Небо медленно провернулось в восхитительном сальто – закат, бледные звёзды и располневший месяц, тонкие молодые веточки яблонь огладили рёбра и поясницу…
…и я опустился на землю – бесплотно-невесомый, умеющий скользить по кончикам сизо-зелёных восковатых травинок.
– Кальвин!
Лицо волшебника было далеко и близко одновременно, и вопреки расстоянию я видел узкий-узкий синий ободок радужки вокруг невозможно широкого зрачка.
– Чисто, – выдохнул я, как на репетиции.
И мешком осел на траву.