Лисы графства Рэндалл

Реальность пахла омлетом с томатами и чесноком, свежим хлебом и чаем с чабрецом. Но привкус во рту всё равно был горьковато-вяжущий – во сне я прикусил золотистый кукольный локон. В распахнутую дверь лился яркий утренний свет, такой осязаемо-плотный, что в нём, кажется, можно было утонуть. Где-то далеко вызванивал минорную мелодию колокол и пели птицы.

«Так невыносимо хорошо».

– Который час?

– Половина седьмого, – сообщил волшебник.

Он, похоже, встал ещё раньше. Наверняка сам растопил общую плиту и поджарил этот дурацкий омлет… и даже рукавов не запачкал, что уже чудо, если учесть, какие сложные и многослойные одежды он носит. Нижнее платье – кипенно-белое, поверх него – с лёгким лиловатым оттенком, и так – штук пятнадцать накидок и плащей, каждый следующий слой на тон темнее, и самый верхний – цвета спелой сливы.

– Тебе не жарко? Лето всё-таки, – вырвалось у меня.

Волшебник выгнул бровь – и рассмеялся.

Редкое явление.

– Здесь не так много ткани, как кажется. Иногда мне даже бывает прохладно. Да и снимается всё это одним движением – главное, знать, за какую завязку потянуть, – усмехнулся он, щуря тёмные глаза. И вдруг спросил, без перехода, с тем же беспечным выражением лица: – Почему ты не позвал меня вчера, Келли?

Я уже застегнул почти все пуговицы на рубашке, но так и застыл на предпоследней.

Он знал, что сделал Арон.

Солнечный мёд застыл холодным янтарём и стал непригоден для дыхания.

– …Но я же справился?

– Ты спрашиваешь меня? Как мило, Келли, – вздохнул он и отступил ближе к двери, в хрусткий янтарь, и мне даже казалось, что я слышу, как ломаются солнечные лучи. – Вчера я ждал, что ты хотя бы поговоришь со мною. Нет, не ночью – не смотри так на меня, я прекрасно понимаю, что ночью тебе было уже не до того. А раньше, утром. Ведь Арон не в первый раз… задевает тебя?

О, да. Это «задевает» было исключительно деликатным.

– Не в первый.

– И именно поэтому ты убежал ночью к реке?

– Да.

Я сидел на кровати, машинально обнимая куклу и наблюдал, как волшебник передвигается по фургону – обычные бытовые действия: выдвинуть ящик, достать столовые приборы и полотняные салфетки, поднять крышку тяжёлой чугунной сковороды, разложить омлет на две тарелки, разломить свежий хлеб с хрустящей корочкой…

Ни единого лишнего жеста – совершенный самоконтроль.

Ни единого пятнышка на широких рукавах – безупречная аккуратность.

У меня так никогда не получается.

– Ведь дело не в том, что ты мог справиться сам, Келли, или полагал, что можешь, – мягко произнёс он, не глядя в мою сторону. – Самоуверенность – не только простительное, но и похвальное качество для юношества. Но ведь ты не был уверен, верно? – искоса взглянул на меня волшебник. Я инстинктивно вжался подбородком в фарфоровую кукольную голову. – Ты просто не хотел, чтобы кто-то ещё узнал о поступке Арона. Боялся, что о тебе будут говорить плохо. Но виновен здесь только он и только он заслуживает осуждения, Келли.

– Тебе легко говорить.

– Не ворчи. Лучше пообещай мне, что не станешь ничего утаивать больше только из страха перед сплетнями.

– Из страха подвергнуться остракизму и порицанию.

– Именно, – снова улыбнулся он. – А об Ароне забудь. Он вряд ли побеспокоит тебя ещё.

– Ирма ему накостыляла, что ли? – фыркнул я.

Режущее ощущение в груди постепенно исчезало, и солнечным воздухом вновь можно было дышать.

Запах омлета казался головокружительно аппетитным.

– Она пообещала скормить его своим львам. Якобы за то, что он их разбудил, – невозмутимо кивнул волшебник. – Но Арон прекрасно понимает, за что на самом деле.

Не знаю, что подействовало на меня благотворнее, разговор с куклой – или с волшебником. В конце концов, куклу подарил мне именно он, и она никогда не подводила, с другой – когда я в последний раз в неё так вцеплялся? Четыре, пять, шесть лет назад? После случая с Эммой Веласкес даже прикасаться к кукле было страшновато…

Впрочем, наверняка то, что случилось с Эммой – просто совпадение.

После завтрака я перемыл тарелки, потом заглянул к Ирме и поблагодарил её за помощь. Она с удовольствием подставила щёку для поцелуя и в шутку пожаловалась, что я стал редко заходить. Попутно мы выяснили, что до вечера ни у неё, ни у меня дел особых нет, и договорились слинять на речку – поискать место для купания.

Ну, и не только для купания, разумеется.

Ирма была старше меня лет на десять-двенадцать – маленькая, худощавая, вечно в сценических париках диких расцветок, но зато с потрясающей харизмой, которой могла бы позавидовать и самая красивая столичная актриса. Не то чтобы у нас была большая и чистая любовь… Просто я нравился Ирме, а она нравилась мне, и иногда я ночевал в её фургоне, а не в нашем. Но даже любитель посплетничать Макди никак это не комментировал, потому что зверьё слушалось её голоса беспрекословно, да и собственных сил ей хватало.

Говорят, как-то раз, лет восемь назад, Ирма сломала руку чересчур навязчивому поклоннику, который весил в три раза больше.

Я бы не удивился, окажись это правдой.