Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

— Но я не об этом… Я вспомнил эту невеселую историю потому, что… В общем, они однажды в жаркий, душный вечер вот так же сидели на этой скамейке. И они увидели чудо. Вот над этой клумбой пионов дрожало бледное, призрачное пламя, мерцали, роились едва уловимые искры. А был сумрак. И они поняли, что это от цветов льется таинственный голубоватый свет. Пионы светились. Было даже страшновато: они никогда не слыхали, что цветы могут излучать свет… Это наваждение длилось недолго. Редко кто видел такое.

— А почему же цветы светились? — спросила я.

— Загадка. Ученые не могут ее отгадать. — Отец облокотился на колени, сжал голову большими ладонями. — Рассвет. Дождик сыплется на сугробы… И мы с тобой, двое. Слушай, я буду читать тебе стихи. — Он помолчал и начал:

Словно бледные в прошлом мечты,
Мне лица сохранили черты
И отрывки неведомых слов…

И опять вроде забыл о себе, о дождике среди снегов, обо всем.

Я погладила его обветренное, жесткое лицо, колючие, точно в серебряных проволочках, виски и вдруг поняла, что моего отца может любить необыкновенная женщина.

Мокрый снег прилипал к лыжам, и мы, возвращаясь, несли их на плечах…

Дома в комнатах нежилая тишина. Как я не замечала ее раньше? Отец уткнулся в книгу, мать в другой комнате пишет статью в медицинский журнал. Вот уже полдня прошло, а они все еще не сказали друг другу ни слова. И это прежде я не замечала. А теперь незримое, затаенное кричало, лезло в глаза. В каменном безмолвии горестно вздохнула бабушка, прошаркала шлепанцами.

Стало душно, и я ушла на улицу. Проткнула палкой сугроб. Дыра изнутри налилась хрустальной водой. В луже отразился ствол березы, в другой — ее вершина со скворечником.

Нет, и весна не сумела развеселить меня. Вернулась домой и долго скиталась по комнатам, не снимая пальто. Сначала со мной пошутил отец, потом пошутила мать. Я хмуро отвернулась, мне так и хотелось сказать: «Не притворяйтесь!»

Отец вежливо попросил книгу, мать вежливо подала ее и сказала:

— Пойдем обедать.

— Не откажусь, — таким же ровным тоном ответил отец.

Все было прилично, как во всех порядочных семьях, а мне опять захотелось крикнуть: «Зачем вы лжете? Ведь я все вижу!»

Мать, разливая суп, спокойно рассказывала о случаях с практикантами. Она работала зубным врачом. Отец сообщил об интересной лекции. Бабушка, мягкая, рыхлая, как перина, бросала на них настороженные взгляды. Я морщилась: чай припахивал одеколоном — мама резала яблоко надушенными руками.

Полная, всегда сияющая, свежая, кипучая, сейчас она выглядела похудевшей, утомленной, полинялой. И даже ее белокурые волосы, всегда пышные, теперь выглядели темнее, были гладко причесаны, схвачены приколками.

Отец, прежде остроумный, веселый, теперь был молчалив, интересовался одними газетами. Он читал их даже во время обеда.

Я больше не могла терпеть. Плохо соображая, вскочила, оттолкнула стакан, расплескав чай.

— Почему не пьешь? — удивленно спросила мама.

— Не хочу! — грубо ответила я, глядя в сторону.

— Что случилось?

— Не хочу, и все!

Отец испуганно посмотрел на меня поверх газеты. Вечером он позвал меня в кино.

На улице уже подморозило, вызвездило, все стало хрустким, звякающим, ломким. И откуда-то взялась мельчайшая снежная пыль. Она, должно быть, выпадала прямо из влажного, а теперь подмороженного воздуха. Серебристая пыль висела легким туманом. Над каждой лампочкой возник высокий столб света. Чем сильнее лампочка, тем ярче и выше столб. Над городом вырос огненный лес.

Мне захотелось кинуться в этот сказочный лес, но я тут же помрачнела. Мне показалось, что нежность и любовь ко мне отца — это просто его бегство из пустыни, в которой хлопают шлепанцы бабушки, где все стараются быть спокойными и приличными.

Я остановилась и прямо сказала:

— Не пойду.

— Почему? — Отец тревожно приблизил ко мне лицо, серебрящееся от снежной пыли.

— Тебе будет веселее без меня! — Я расплакалась и убежала.

Долго не спалось. Всю ночь под полом вопили коты. За стеной была спальня. Я приподнялась в кровати и громко сказала стене:

— И вообще я терпеть не могу притворства! Слышите? И не притворяйтесь!

Я. прислушалась. В доме загустела тишина…

Прошла весна, минуло лето.

К Новому году отец принес елку. Она была в жестком, черством снегу, седая и хрупкая от мороза. Я осторожно прислонила ее к стене, и в комнате сразу похолодало. А потом елка позеленела, свежо запахла чащобой, с нее закапало. На вершине висели шишечки. По стволу текло — это растаяли иней и снег. На газету под елкой неустанно кап, кап, кап! И всех в доме эта елка взволновала, напомнила детство. Давно уже не было так искренне и весело в нашей семье. Мама шумела, хохотала; несмотря на полноту, легко переходила из комнаты в комнату; работа кипела в ее руках.

Из кухни пахло сдобным тестом, ванилью и корицей.

Бабушка потрошила большого черного косача. Мешочек его зоба был туго набит почками, хвоинками, обломками веточек. От него пахло сосновой смолой.