Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

— Есть такие чудаки: неувязка по работе — им жизнь отвратительна, не хватает зарплаты — жизнь ни к черту, подметку оторвал — на белый свет глаза бы не смотрели. Жизнь коротка, а они бормочут: «Боже, как тянется время!», «Прямо не знаю, как убить время!», «Ну, слава богу, прошел день». Кощунство, Андрюша! Ведь всего лишь неделю назад кончилась война. Ну, что значит твое огорчение рядом с этим? Мир, цветы, птицы!

Андрей Петрович ласково улыбался.

— Большая ты любительница жизни!

— Грешна. Люблю.

— Кого?

Он серьезно и нерешительно смотрел на нее. Она взяла его за борт пиджака.

— Ты, Андрюша, прежде чем поцеловать женщину, начнешь, наверное, уныло решать мировую проблему: «Поцелуй и вселенная», «Поцелуй и его последствия».

Он поправил очки и смущенно полез за трубкой. Тогда она сама зажала его голову в крепкие ладони и поцеловала. А он стоял, разведя руки и держа в одной трубку, а в другой спички.

— Неужели я нужен тебе? — изумился он.

Зеленые ящерицы шмыгали в траве и грелись на белых камнях. Ели разморились под солнцем. На паутины между их лапами нацеплялись капли смолы. Паутины провисали, как янтарные, липкие бусы. В гуще ветвей пискнула, точно мышонок, птаха, по клумбе пламя лилось — красные цветы клонились под ветром. Толстая девочка в голубых трусиках пробежала за бабочкой. Облака были по пояс белым горам.

И все это подарила ему Надя.

Они брели среди лип и груш, густо набитых теплой листвой. Он молчал, она пела «Сулико». Ленточкой с головы привязала к палке отвязавшийся кленок. Молоденький воробышек сорвался с каштана, порхал в траве. Надя поймала, попоила изо рта, подбросила на верхние ветви…

Милованов не дал развода… Андрей Петрович не смог зарегистрироваться с Надей и удочерить Верочку. У нее осталась в метриках фамилия отца. Скоро Милованов переехал в Грозный, где, как он сказал знакомым, «для человека лучше материальная база». Андрей Петрович запомнил восковое, холодное лицо с горбатым носом и ненавидящими глазами.

…Верочка застонала во сне, Андрей Петрович вздрогнул, включил свет и подошел к ней.

Так стали они жить вдвоем.

С утра Верочка уходила в школу, Андрей Петрович — на репетицию, потом встречались и шли в столовую. Вечерами Андрей Петрович был занят в спектаклях, а Верочка, боясь пустой комнаты, сидела у хозяйки и готовила уроки.

Обледеневшие листья, срываясь с каштанов, гремели по сучьям, как жестяные. На юг улетали жирные перепелки. Они летели низко, во тьме ударялись о провода, трепетали на дорогах. Мальчишки собирали их в корзины.

Однажды, придя с репетиции, Андрей Петрович сидел у окна и, поджидая Верочку, читал газету. В дверь постучали, вошел, шелестя плащом, высокий худой мужчина. Андрей Петрович сразу узнал восковое, высохшее лицо и холодные глаза. Не здороваясь и глядя мимо, Милованов сказал:

— Я к вам по делу. Мне сообщили, что Надежда Николаевна умерла.

Он помолчал, расстегивая плащ, потом так же молча спять застегнул.

— Я пришел к выводу, что мой долг забрать к себе дочь. С родным отцом ребенок не сирота.

Андрей Петрович резко повернул голову, но сдержался и тихим, чужим голосом проговорил:

— Девочка отвыкла от вас. Она потеряла мать. Ей легче будет со мной.

— Я не имею никакого морального права доверить своего ребенка вам, — жестко возразил Милованов, — я не знаю, что вы за человек и какой образ жизни ведете. Девочке нужно переменить обстановку.

Их глаза встретились враждебно.

— Как решит сама Верочка, — ответил Андрей Петрович, отвернулся и принялся читать.

В это время вошла Верочка с потертым портфелем в руке. Взглянув на Милованова, она растерялась. Верочка не знала, что ей делать. Глянула быстро на Андрея Петровича, — он ободряюще улыбнулся.

— Что, не узнала отца? — спросил Милованов, с интересом разглядывая дочь. — Ну иди же, поцелуемся.

Верочка покраснела, смущенно подошла. Когда Милованов целовал, губы ее не шевельнулись. У отца рот был обветренный, жесткий, чуть колючий.

— Как живешь?

— Ничего, — тихо ответила Верочка. — Садитесь.

Милованов сел у стола.

— Садись и ты.

Верочка присела на краешек стула. Отец был в плаще, от которого пахло резиной, она — в пальто, с портфелем на коленях.

Верочка умоляюще глянула на Андрея Петровича, но тот облокотился на подоконник, не отрывался от газеты.

Милованов рассказывал, зачем он приехал, а Верочка испуганно смотрела в сторону.

— У меня жена, она славная, добрая, значит, у тебя будет мать, — закончил Милованов. — Согласна?

— Я… не знаю, — пробормотала Верочка, а сама напряженно слушала, как зашуршала газета в руках у Андрея Петровича, как скрипнул стул под ним, как долго чиркал спичкой — не мог прикурить.

— Я не знаю, — уже решительней и торопливей проговорила она, глянула на отца и растерянно прошептала: — Я… подумаю.

— Проводи меня, — поднялся Милованов и, даже не взглянув на Андрея Петровича, вышел. Верочка нерешительно пошла за ним, прижимая к груди портфель.