Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

Женщина, запрокинув голову, глотнула из фляжки добрый глоток кваса. Видно было, как он грецким орехом прокатился по горлу. В животе фляжки звучно хлюпнуло.

— Не люблю я… Не могу подобное видеть и слышать… — мягко, как бы извиняясь, объяснила она.

— Как же так случилось? Почему до сих пор не устроили девочку в детдом? — все не мог успокоиться Кунгурцев, не слушая женщину. Он сердито закурил, сел рядом с ней. — О, сколько еще в нас этого идиотского равнодушия!

— Ну-ну, успокойтесь, — ласково попросила женщина и похлопала его по руке. И от голоса, и от мягкой ладони ее стало ему полегче.

И здесь, на лодке, как и в автобусе, женщина устроилась удивительно уютно и свободно, наслаждаясь видом Бии и жуя бутерброд.

Она показала Кунгурцеву в светлой воде шерстяные от ила и мха камни с выступающими на поверхность обточенными водой макушками. Макушки были сухие, белые. Прозрачная вода, как увеличительное стекло, делала все камни в глубине пузатыми, зыбкими, трепещущими.

Дно повторяло всю игру бликов и струй, резвившихся на поверхности реки.

Вода ударялась о белые макушки камней и все время опоясывала их солнечными обручами. Эти жидкие обручи то вспыхивали, то гасли. И такие же золотые обручи возникали и на дне. Они растягивались, как резиновые, кривились, плыли, гасли.

По дну, по его каменным плитам и песчаным проплешинам, пробегали солнечные извивы, жгутики, нити, зайцы, сыпалась сияющая рябь.

— Так и кажется, что там, — женщина показала на дно, — расстилаются и плещутся солнечные водоросли. Правда?

— Нет! Не могу, — проговорил Кунгурцев, соскакивая с лодки. — Извините. — И он зашагал к селу.

— Куда вы? — крикнула женщина.

— Насчет девочки! — донеслось до нее. Из-под ног Кунгурцева брызгала галька.

— Да неужели здесь сами не разберутся? Чего вы горячитесь?

Но Кунгурцев ничего не ответил.

— Рюкзак не забудьте. Чудак-человек!

2

Елена Травина миновала строения, палатки турбазы и выбрала укромное местечко на берегу возле стога.

В темноте вздымались горы, густо поросшие лесом, смутно мерцало, тихо булькало и плескалось Телецкое озеро. Пахло водой и лесом. Не очень далеко поднималось в небо высокое пламя костра, дальше горел еще один и еще; в безветрии пламена их выглядели ровными, почти неподвижными, как у свечей в комнате, а самый-самый дальний костер лежал на берегу твердым огненным угольком.

У ближнего костра двигались освещенные люди, и тени от них достигали чуть ли не середины озера.

Тихонько напевая, Травина устанавливала палатку. Она вбивала колышки, натягивала распорки, и ей казалось, что она от свежего воздуха становится все здоровей и здоровей. И это радовало ее.

Человек сам может укоротить или удлинить свою молодость, жизнь. И она, Травина, все делала, чтобы удлинить их.

Она преподавала историю в педагогическом институте. При такой работе главное — спорт. И она бегала на коньках, ходила на лыжах, была «моржом»: купалась зимой в проруби на Обском море.

Этим она особенно гордилась. Молодежь встречала ее у проруби аплодисментами.

Режим, спорт, воздух — великое дело. Заходя к знакомым или в аудиторию, в деканат или кабинет ректора, она прежде всего открывала форточку, а потом уже начинала разговор. Она не выносила дым и запах табака.

Елена Травина никогда не отдыхала в санаториях, на курортах — она все лето бродила в алтайских горах, в лесу, по берегам рек.

Была она знатоком Алтая и сейчас работала над брошюрой о его прошлом. Черновик уже был готов. Издательство торопило Травину. И тогда она, кончив занятия в институте, уехала на Телецкое озеро. Так бы ей пришлось превратить весь отдых в работу, а здесь она работу превращала в отдых.

Травина распалила небольшой костер, сунула в него старенький чайник, потом разделась и, подрагивая от студеной воды, вошла по пояс в озеро. Чудесно после дороги ополоснуться с головы до ног. Мало охотников найдется в августе лезть в Телецкое озеро.

Смеясь, Травина присела в воде. Такое купание мгновенно смывает усталость, успокаивает нервы.

От костра в глубь черного озера опустилась красная трепещущая лента. На другом, далеком берегу тоже трепетали в воде узкие ленты костров, настолько узкие, что казались уже шнурками.

Почему-то припомнился квас в Турочаке, девочка, просящая рубль, возмущенное лицо Кунгурцева. Травина поморщилась, отогнала неприятное воспоминание. Думала только о Кунгурцеве. Все-таки он привлекал ее. В нем не было пошлости «ухаживающего кавалера». Она понравилась ему, Травина сразу это заметила. Да и мудрено не заметить при его непосредственности… А вообще-то он беспокойный, говорливый. Это утомляет.

Глянув на берег, Травина, осторожно ступая по камням, вышла из озера. Ее крупная белая фигура скользнула в темноте к стогу. Как всегда на ночь, до красноты растерла тело жестким вафельным полотенцем, оделась и, тихонько смеясь, чувствуя себя здоровой, свежей и молодой, пошла к костру.