Лист Мёбиуса

Юноша остался у окна. Что его ждет? Он не задумывался над этим и не смог бы ответить, хотя внутренне был уверен, что его ждет нечто необыкновенное и великое. Но, стоя у окна, он думал о метком сравнении, приведенном отцом, и решил, что отец человек остроумный… Коль скоро его музыкальные экзерсисы так остроумно сравнили с архитектурой, то выходит, что люди среднего и пожилого возраста, отягощенные своими каждодневными заботами, в душе все-таки окончательно не закоснели, сверх ожидания мальчика сумели уберечь в себе нечто достойное восхищения. (До чего заносчивые, запальчивые, задиристые, забиячливые рассуждения, отметил Эн. Эл., в мельчайших деталях вспомнивший все происходившее, вплоть до собственных мыслей.) Как это он в то время, смотря на уродливый домище, мог размышлять с таким апломбом? Но тут он вспомнил, как в его присутствии отец и его друзья говорили, будто взрослые действительно забывают, утрачивают что-то из того, что они знали в детстве. Дескать, в процессе освоения речи затухают некие эмбриональные знания. Поскольку их посещали преимущественно представители точных наук, потенциальные технократы, этот взгляд почти всеми был осужден. Однако же мысль была высказана и запала в голову мальчика, которому всегда разрешали слушать разговоры взрослых, и там, в его голове, превратилась в твердое убеждение. Тем более что у него уже были некоторые смутные представления о таких вещах, какие он никоим образом не мог познать опытным путем. Итак, он смотрел в окно, обуянный гордостью за своего отца, такого умного, чутко реагирующего, еще не утратившего своих врожденных, благородных наклонностей.

Что еще сказать об отце? Разумеется, он почитал своего родителя. Вызывал восхищение его всегда содержавшийся в полном порядке чертежный стол, где вдоль стерженьков двигались две идеальные линейки, обычно укрепленные под абсолютно прямым углом. Однако, повернув винт, можно было образовать и другие углы, так что нерушимая прямолинейность не была возведена в идеал. (И сегодняшний угол зрения отца был неожиданным.) Тщательно отточенные карандаши «Кох-и-Ноор» различной твердости, очень хорошие, необычайно мягкие темно-красные резинки с матово-белой сквозной полоской, пробуждавшие чувство уверенности: ошибки будут тут же устранены, уйдут в небытие; и следом за ними туда же, в небытие, отправятся резиновые катышки, счищенные с бумаги шелковистой щеточкой. Транспортиры выглядели элегантно, кнопки — решительно. И еще готовальни с циркулями, рейсфедерами и прочими инструментами, такими ярко сверкающими на черном приглушающем бархате.

Любо было смотреть, как отец работал за своим чертежным столом, покрывая сеткой тончайших линий превосходные листы ватмана, — делал густую штриховку, все же не производившую монотонного впечатления благодаря изящным лекальным дугам. Юношу не очень-то интересовало, что именно изображалось посредством этих линий; он не знал определенно, архитектор его отец или инженер-строитель и начертил ли отец точно вычисленную несущую конструкцию моста или какого-нибудь другого строения, зато он ощущал, что отец человек посвященный, придерживающийся определенного ритуала. И теперь, после того разговора, прямо скажем щекотливого, к другим эпитетам он добавил еще один — производный от слова Европа. Само собой разумеется, здесь, возле отцовского стола, все было европейское, весьма далекий Восток тонул в туманной дымке. И в глубине души мальчик отчетливо сознавал: его идеалы во многом совпадают с отцовскими. Своими азиатскими или индийскими увлечениями он шокировал западный дух, в некотором смысле нарушал верность. Он чувствовал себя виноватым, правда, несколько еретически думая при этом, что нарушение порядка весьма даже желательно постольку, поскольку пробуждает угрызения совести… (С понятием «диалектика» он, кажется, еще не был знаком.)

Да, он смотрел на отцовский рабочий алтарь и находил, что должен стать европейцем. Человеком-в-чистой-рубашке! Должен заняться физкультурой, усерднее прежнего играть в теннис; фу! какой позор — ногти обкусаны и кожицей заросли у основания…

Так что перед отцовским чертежным столом, у колыбели будущих строений (наверняка не таких, как тот ужасный дом за окном!) один длинноногий прыщеватый полумужчина-полумальчик дал клятву верности европейскому духу: не осквернять больше Черни!