Лист Мёбиуса

— Так по-английски называется гусеница, хотя по-моему, это слово никак к ней не подходит. Слишком агрессивно звучит. Уж лучше личинка. Как вы полагаете?

Доктор промолчал. Судя по виду, он рассердился. Затем высказался в том духе, что его партнер по шахматной партии весьма противный тип.

— У вас провал памяти или вы его симулируете, что в сущности почти одно и то же, а вы, простите меня, словно бы упиваетесь, балансируя на краю этого самого провала и заглядывая в него… Занимаетесь какими-то пустяками… Легкость необыкновенная!

— И никакой серьезности, да? — закончил Эн. Эл. за доктора. — Но какой толк от пустой серьезности? Между прочим, гусеница наводит меня на вполне серьезные мысли.

Он уже знал, что все и всяческие мудрствования претят приверженцу открытых дебютов, но именно это и веселило его. — Видите ли, я беднее этой зеленой гимнастки, вычерчивающей землеустроительные карты, я утратил то, чего у нее нет и не было — ощущение собственного «я», ясность в отношении эго, по поводу которого вы изволили вежливо иронизировать. Гусеница не знает, кто она такая, и от этой неизвестности, по всей вероятности, нисколько не страдает, чего вовсе нельзя сказать обо мне. У меня что-то отобрали, я нахожусь в минус-состоянии, а она не может оказаться в такой беде… Рокируюсь.

— Не может оказаться в беде и наслаждаться этим, — проворчал доктор и порывисто продвинул вперед одну из центральных пешек: d5.

— Ай-ай-яй! Какое мощное давление.

— Сами же накликали. Налейте еще кофе, а то остынет!

— Да что с ним в термосе… — Эн. Эл. все-таки налил, отпил и причмокнул. — Кофе и впрямь отличный. Выходит, я давно пристрастился к этому напитку, он мне приятен. Наверное, я часто его пил…

— Из чего, в свою очередь, можно заключить, что вы не занимались тяжелым физическим трудом. У землекопов другие напитки. Очевидно, вы из тех, у кого весь день стоит на столе кофе в термосе.

Наконец-то Эн. Эл. улыбнулся: — Видите ли, доктор… Вы в первый же день хотели узнать об орудиях моего труда. Из этого ничего не вышло. Если бы мне довелось отвечать сейчас, я бы сказал, что термос с кофе, может быть, и есть одно из орудий моего труда. А также бумага и письменные принадлежности. Еще из закутков моей памяти выглядывает стол президиума под кумачом, и трибуна мне не чужда. Только я совсем не хочу о них думать, я бы хотел, как страус, спрятать голову в песок.

Доктор поднял глаза от шахматной доски и молча вперился в Эн. Эл. долгим взглядом.

— Это честное признание. И очень образное. Из него можно кое-что вывести. Я, видите ли, все время замечаю за вами нечто такое, что, пожалуй, следует назвать потребностью в компенсации. Понимаете?

— Потребность в компенсации?.. Не совсем.

И доктор Моориц стал рассуждать гораздо любезнее.

— За столом президиума и с трибуны вы ведь не будете говорить о том, что для гусеницы больше подходит слово «личинка», чем «катерпиллар». Так же как о том, какие чувства возбуждает в вас старое зеркало на пыльном чердаке. И уж конечно, на собраниях, куда вы вынуждены ходить, не читают вирши об анархических отрыжках розовых телеграфных столбов либо о ненависти к Гдову маленькой Катарины. И если вообще что-то декламируют, например, на первомайских торжествах, то о светлом пути и о том, как славно преодолевать трудности. А в вас с детства засело что-то иное, и оно не находит выхода.

Эн. Эл. напряженно слушал, молча кивал головой, забыв о своем кофе.

— А здесь, в больнице, как это ни абсурдно, вы вдруг получили… вы почувствовали себя… раскованно. В нашем закрытом и замкнутом заведении вы сбросили путы, вы, как раскаленный, готовый взорваться котел, с шипением выпрыскиваете в небеса облака перегретого пара своих эмоций, воспоминаний и тайных вожделений. Жестокая жизнь и скверные добропорядочные люди хотели убить в вас вашего Моцарта, — тут Карл Моориц даже рассмеялся, — но, как видите, доктор Моориц не настроен антимоцартовски. Впрочем, Моцарта я в вас не обнаружил. В вас сидит нечто весьма далекое от Моцарта, недужный Скрябин, если вам так уж необходимо броское имя, если вас так разбирают…

— Духовные поллюции, — тихо вымолвил Эн. Эл.

— Тоже неплохое сравнение! — прокомментировал доктор, впервые так серьезно, аналитически импровизировавший на тему о вероятных причинах пробелов памяти Эн. Эл. — Собственно, нам следовало бы сразу после вашего прихода заручиться помощью милиции, но мы этого не сделали. И гипнозом мы не воспользовались. У нас, и у меня тоже, складывается мнение, что прежде вам, как бы сказать, необходимо выпростаться. Ибо это тоже лечение, а у нас лечебное заведение.

— Спасибо!..