Лис

Они говорят жадно, стараясь не разбудить годовалую Малину, а когда смеются, то приглушают тихий хохот рукой или подушкой, хотя, справедливости ради, помогает не всегда. Малина спит крепко, возможно, родительские разговоры и смех даже убаюкивают ее, вплетаясь в мирную дичь младенческого сна: родители, пусть и такие глупые, рядом, бояться нечего.

Наговориться все равно не получается – прежде всего из-за неутолимой охоты говорить, подыскивать ловкие словечки, смешить, производить впечатление, хотя, казалось бы, после семи лет семейной жизни и рождения детей завоевание воображения должно бы смениться спокойными домашними разговорами. Кроме того, и у мужа, и у жены полно новостей.

Сразу после свадебного путешествия в Рим Сергей Тагерт организовал в Москве театральное агентство «Ренар»[42], которое устраивает антрепризы, концерты, фестиваль имени А. С. Грибоедова, гастроли во всех странах, где люди говорят по-русски. Нет в России такого дела, которое шло бы по заведенному распорядку с утра до ночи, с понедельника по пятницу и так годами. Трех дней не пройдет – и непременно застрянет работа или укатит не туда. Норма давно перестала главенствовать и превратилась в раритет, исключение, диковинку. Что уж говорить про театр, где к обычному дурелому прибавляется богатый внутренний мир режиссеров, артистов, музыкантов, а также непременные внешние обстоятельства, которые на каждом шагу подстерегают именно творческую натуру. Поэтому новостей у Сергея Тагерта хоть отбавляй.

Но и у Лии на работе покоя не предвидится. Она – юрист в фонде, который помогает людям, пострадавшим от терактов. На первый взгляд, невозможно сохранить веселый нрав и способность шутить, ежедневно держа в уме столько страшных событий, столько уничтоженных и искалеченных жизней. Но именно в делах заботы и защиты удается встретить таких прекрасных людей, что баланс веры и безверия никогда не уходит в решающий перевес, а помогать без смеха во сто крат труднее.

•

Костя Якорев живет теперь в Тбилиси со своей женой Нино и не собирается возвращаться ни в Москву, ни вообще в Россию. После ночи, проведенной в изоляторе безо всякой вины, он словно впервые увидел, сколько несправедливости творится вокруг и принял увиденное к сердцу. Но сути это не меняло. Как человек, по складу ума и по профессии мыслящий системно, он скоро осознал причины происходящего и понял, что не может оставаться к этому безучастен. После многомесячных поисков и метаний он нашел круг молодых людей, чьи взгляды оказались ему близки. Именно в этом кругу, в этой партии, не имевшей пока ни названия, ни вождей, он познакомился с Нино Цихистави.

Нино закончила химико-технологический институт и держала с подругой крошечный магазин, торговавший авторским мылом с ароматом лаванды, кедровых орехов, карамели, меда. Мыло выпускалось не только подушечками, но также в форме месяца, глаза, лодочки и упаковывалось вручную в мягкую овсяную бумагу. После того как их с Костей вместе задержали на Маяковке с плакатами о конституции, они вместе ходили на митинги, держались за руки, стоя в пикетах, и вскоре говорили о любви с тем же пылом, что и о борьбе.

Через полгода они поженились. Сотрудница загса, куда пара пришла расписываться, обратила внимание на синяк под глазом у жениха и забинтованную ногу невесты. Хотелось полюбопытствовать, отчего торжественный день молодые встречают в таком непарадном виде, но, взглянув на выражение лиц новобрачных, она ничего не спросила. Когда шли из загса, Костя сказал:

– До какого-то времени мне казалось, что любой человек хорош, пока не доказано обратное. А теперь я не верю, что люди вокруг добры, надежны, что они будут бороться с несправедливостью. Пока не увижу своими глазами. Вот ты хороший человек. Но ты исключение.

– Нет, Котэ, хороших людей много. Просто мы с тобой слишком часто приближаемся к тем, с кем нужно сражаться.

Вскоре Костя продал московскую квартиру, купленную всего пару лет назад, и вместе с женой переехал в Тбилиси, дав слово не возвращаться в Россию, пока она не освободится от рабства и беззакония. «То есть никогда?» – смеялась Нино, которая пока не стала продавать ни квартиру на Автозаводской, ни долю в своем магазине. Костя пожимал плечами: он поставил такое условие – себе или стране – и выполнит его. Мать, сестры – все они могут видеться с ним, приехав в Грузию.

Молодые поселились в очаровательно ветшающем доме на улице Ладо Асатиани у родителей Нино, Костя мгновенно нашел работу в большой международной компании. И не было бы предела радости молодоженов, если бы отец Нино, Георгий Луарсабович, не взял за правило бранить при Косте российскую власть и российские нравы. Хотя по существу Георгий Цихистави говорил то же самое, что и сам Костя, здесь, в Грузии, эти слова почему-то вызывали протест. Якорев никогда не возражал тестю – да и что он мог возразить? – но после таких разговоров мрачнел и умолкал.