Сначала он следил за игрой довольно спокойно, но игра была настолько азартной, что дедушка незаметно для себя увлёкся, разволновался и вскочил со скамейки, на которой собирался отдохнуть с полчасика. И уже размахивал руками. Подпрыгивал. Кричал:
— Давай, давай!
Если бы он болел за одну команду, может, ничего бы и не случилось. Но дедушка болел не только за обе команды сразу, но и за каждого игрока. За каждый удар.
— Давай, давай!
Дедушка уже бегал вдоль поля вместе с командой, которая наступала. Причём бежал так быстро, словно ему дали пасовку для удара по воротам.
Отобьют атаку, перейдут в наступление — и дедушка обратно, с той же скоростью. В другую, конечно, сторону.
— Давай, давай!
И дедушка выбежал на поле. Бросился к мячу. И вдруг услышал:
— Давай, дедушка, давай!
И он ка-а-ак даст по мячу!
Шатаясь, направился он к скамейке.
«Всё ясно, — подумал он, — доигрался. Один — ноль в пользу «скорой помощи».
К нему уже бежала Лёлишна.
Стыдно стало дедушке за своё поведение. Он держался рукой за сердце и старался дышать ровно.
— Ничего, ничего, — проговорил он, когда внучка подбежала, — сейчас пройдёт. Неудачно ударил и…
— Сиди, сиди, — попросила Лёлишна. — Ребята, сбегайте кто-нибудь к телефону, вызовите «скорую помощь». Быстро!
Несколько мальчишек убежали, а остальные окружили скамейку. На глазах Лёлишны были слёзы, но она говорила спокойно, укладывая дедушку:
— Полежи немного. Ничего особенного. Всё в порядке. Всё хорошо.
— Я не виноват, — прошептал дедушка, — я увлёкся.
— Он здорово болел! — восторженно подтвердили ребята. — Мы думали, что он футболист-пенсионер. Конечно, он промазал, с кем не бывает! Но болел правильно!
Машина «скорой помощи» подъехала прямо к футбольному полю. Врач знал дедушку и сразу скомандовал:
— Носилки!
Ребята помогли отнести дедушку домой.
Когда врач сделал всё, что требовалось, то позвал Лёлишну на кухню и спросил:
— Как же так получилось? Ведь ты прекрасно знаешь…
— Знаю я, знаю! — прошептала Лёлишна. — Первый раз я оставила его без присмотра. И он сразу сбежал. А потом я забыла. Я ведь тоже устаю.
— А я тебя и не ругаю. Была в домоуправлении?
— Несколько раз. — Лёлишна тяжко вздохнула. — Там сидит товарищ Сурков. — И призналась: — Я его боюсь. По-моему, его все боятся.
— Ничего, найдём управу и на товарища Суркова. Завтра я ещё раз схожу в горздравотдел. Вам обязательно нужно переехать на первый этаж.
Закрыв за врачом дверь, Лёлишна вернулась в комнату. И увидела на столе бумажку. На ней было написано: «На два лица». Это был пропуск в цирк — для неё и для дедушки.
«Так я и знала! — горестно подумала Лёлишна. — Одно лицо будет лежать, а другое — за ним ухаживать».
— Ты обязательно пойдёшь в цирк, — сказал дедушка, словно угадав её мысли. — Пойдёшь, я тебя здесь подожду. Спокойно. И ты мне потом всё расскажешь.
— Ты мне дороже всякого цирка, — сказала внучка. — Туда можно сходить и в другой раз.
— Да я совершенно здоров. Ещё несколько минут, и я на своих двух, то есть на ногах. А если ты не пойдёшь в цирк, то у меня от огорчения опять что-нибудь случится.
— Вот что, — строго проговорила Лёлишна, — лежи и не рассуждай ни о каком цирке.
— Есть! — грустно отозвался дедушка. — Есть лежать! И не рассуждать. Ни о каком цирке. А всё же я бы на твоём бы месте бы обязательно бы пошёл бы! В конце концов, ты просто ставишь меня в неловкое положение. Ведь ты не идёшь из-за меня?
— Я не иду не из-за тебя, а из-за твоего плохого здоровья.
— Но я виноват в том, что не слушался тебя!
— Ты виноват в том, что до сих пор не слушаешься меня.
Дедушка лежал с таким оскорблённым видом, словно по вине Лёлишны не смог сегодня пойти в цирк.
А она пошла на кухню варить ему манную кашу.
И тихонько напевала:
Думаю, что вы с этим согласитесь.
Петьку посадили в чулан.
Если бы там можно было хотя бы повернуться, мальчишка бы изловчился и попрыгал от радости. Но повернуться было нельзя, и он радовался неподвижно. Ведь ему, можно сказать, не попало. Чего-то там ему наговорили, накормили и закрыли в чулан.
Вот и всё!
Кто другой на его месте и расстроился бы, а Петька — нет. Ни капельки! Посидит-посидит, поспит-поспит — выпустят, а он в цирк убежит. Не поймаете!
Но радовался Петька недолго. Вернее, даже и не успел порадоваться.
Вдруг — ни с того ни с сего — радостное настроение улетучилось без остатка. В сердце забрался страх!
«Почему не попало? — пронеслось в голове. — Почему даже не ругали толком? Почему даже по одному месту не наподдавали?» И Петька понял: не попало, но попадёт!
Виктор мыл посуду. Такой у них дома был порядок: посуду все мыли. По очереди. Кроме кота Паровоза. Он был освобождён ввиду его несознательности.