Линия Крови

Василий вернулся в избу. Накинул пальто, сунул в карман связку ключей и, что-то невнятно бормоча под нос, поспешил на улицу.

На улице было холодно. И темно – низкое осеннее небо сплошь затянула мутно-серая облачная пелена. Холодный ветер гнал мимо тускло просвечивающего молочно-белого пятна луны завесу облаков, срывал и заставлял кружиться в безумном танце последние листья, трепал жидкие седые волосы и такую же бороду старого священника, холодил затылок. В воздухе присутствовал отчетливый запах дыма. Василий, вытянув вперед руку с фонарем, другой поднял воротник пальто. Он пожалел, что не надел шапки. Поначалу священник и графский управляющий шли молча. Потом Василий решился задать давно его беспокоящий вопрос:

- Никанор, скажи, почему ты в церковь не ходишь?

- Как же не хожу, хожу.

- Что-то я тебя ни разу не видел.

- А сейчас я куда с тобой иду? Не в церковь?

- Я имею в виду, почему ты не ходишь к службе? - терпеливо пояснил старик.

- Да знаю, - огрызнулся Никанор. – Все некогда. Дела… Но скоро, питаю надежды, буду ходить чаще.

- Дай Бог… Скажи, а господа твои, граф Андрей с супружницей, они как? Живы-здоровы?

- Слава богу.

- Что же и они в храм ко мне никогда ни ногой?

- Так они ж в Зареченске живут. Здесь-то почти и не бывают. Вот и по церквам, значит, ходют там.

- В Заре-еченске? – недоверчиво протянул Василий. – А люди говаривают, что здесь их иной раз встречают. Отчего-то только очень поздно всегда – ночью или после заката… чаще, говорят, Андрей Александрович выходит, но бывает и вместе с супругой.

- Врут все люди твои, - зло перебил Никанор. - Зенки сивухой зальют, вот и мерещится, что ни попадя. Последний раз граф Андрей здеся были еще в середине сентября.

Василий замолк. Он свернул на короткую тропу, по которой ходил в церквовь каждый божий день не по одному разу. Шагал по укрытой опавшей листвой тропе, думая о чем-то своем. Когда начали подниматься на церковный холм, не удержался, спросил еще:

- Так, а в Зареченске-то у них что? Дом? Или квартиру снимают?

Никанор хохотнул.

- Скажешь то же, «квартиру». У них там особняк - не чета этому. На Панской улице, между прочим, стоит.

Они поднялись на холм. Короткая тропа, по которой они пришли, вела не к центральному входу, а к калитке в стене, которой Василий пользовался как «служебным» входом. Не доходя до него двух десятков шагов, старик спросил:

- Где, ты говоришь, слышал крики-то?

- Крики? – переспросил графский управляющий. – Ты смотри вперед.

Что-то в голосе управляющего показалось священнику подозрительным, но обдумать мелькнувшее сомнение он не успел. Посветив туда, куда указывал Никанор, он ахнул.

- Господи Боже! Да что же это такое?!

Василий, не желая верить глазам, бросился вперед – у стены на земле сидит на корточках и трясется от холода девчушка лет тринадцати. Сидит на таком холоде в одной ночной рубашке. Руки ее скручены за спиной и привязаны к наружной решетке, что закрывает вход дополнительно.

- Бож-же милостивый! Ты откуда здесь взялась, милая?! Кто тебя так?!

В ответ несчастная только дергалась, отчаянно крутила головой и что-то глухо мычала.

- Что?! Чего, милая?!

Василий присел перед девчушкой и разглядел, что во рту у нее торчит кляп. Она задергалась сильнее, силясь подать ему какой-то знак. Огромные, расширившиеся до размеров вселенной, полные ужаса глаза смотрели священнику за спину. В последний миг старик что-то понял. Он начал подниматься, одновременно разворачиваясь к Никанору лицом, но завершить движения не успел – под нижнюю челюсть ему с чавканьем врезалось лезвие топора. Из разрубленного горла вырвался короткий вскрик, тотчас оборвавшийся хрипом и бульканьем. За первым ударом последовал второй. Потом еще и еще. После четвертого голова старого иерея отвалилась от осевшего на землю тела. В пляшущем свете выскользнувшей из ослабевшей руки и упавшей на бок лампы можно было видеть, как прямо на голову обильно хлынула из обрубка шеи густая, темная кровь. Багровые капли щедро брызнули и на повалившуюся на мертвую холодную листву девчонку. Окропили белую рубашку, готовое посоперничать с ней белизной лицо. Страдалица больше не мычала, притихла. Никанор посмотрел на нее и счастливо улыбнулся – он всегда предпочитал, чтобы они молчали. Графский управляющий склонился над обезглавленным телом священника, запустил руку тому в карман. Звякнули, вынырнув наружу, ключи. Никанор бросил топор рядом с телом старика - окровавленный инструмент упал почти бесшумно. Потом через убитого перешагнул и присел рядом с девчонкой. В руке управляющего блеснул большой нож.

Никанор ухватил широкой, сплошь покрытой волосами лапой девчонку за подбородок, повернул перепуганное лицо к себе. Из клочьев бороды блеснули в довольной улыбке зубы.

- Гы-гы, - вырвался из глотки безумный смех. - Молчишь? Молчи, молчи.

Он разжал пальцы, поднялся. Долго возился с ключами, подбирая нужный. Наконец замок на решетке клацнул, открывшись. Никанор сдвинул решетку вместе с привязанной к ней девчонкой на полметра. Протиснулся в щель и отпер дверь.

- Вот и хорошо. Вот и все, - приговаривал он при этом.