Линия фронта

Жизнь… Каких только коленец не выкидывает она! То лицом повернется к человеку, то задом. Одному все — другому ничего. Вон мать все свои годы крутилась: огород, поросята, корова… Столовников держала, торговать затеяла в Киеве: люди в поле, а она на базар с поклажей. Павло десятки раз промерял с ней босыми, всегда в ссадинах ногами длинный Киевский шлях, и у него ломило спину от одного воспоминания, словно кто-то взваливал ему на плечи знакомый мешок с луком. «Бывайте же друг ко другу благи, прощающе друг другу, якоже и бог во Христе простил есть вам…» — шептал он тогда. Дураку и бог простит!.. Однако же помогал он, бог. Верст за десять от города уже, бывало, сияли золотом маковки Киево-Печерской лавры. Манили, притягивали мальчишку своим блеском и созданным людской молвой ореолом. Еще бы! Сыздавна шел туда и слепой и кривой. Как увидит, бывало, Павлуша маковки золотые, так идти легче, раза два присядут отдохнуть — и базар…

Стоят, они с матерью на базаре, торгуют… Слезы! Несли много, продали мало. Но не зря глазел Павло по сторонам, кое-что он замечал в шумном, нарядном городе. И разгоралась тогда фантазия, кружились перед глазами сказочные жар-птицы.

Время бежало, наступил нэп. Павло неплохо учился в школе, попал в университет. Он был общительным парнем и славным товарищем, но всерьез заниматься науками ему было некогда: слишком много соблазнов раскрыл перед юношей старинный город. Остановить Павла вовремя было некому, пошли компании, вечеринки…

С университетом он распрощался на первом курсе. Вернувшись в местечко, попробовал заняться адвокатурой, ибо с того времени считал себя юристом. Но и тут успех не сопутствовал ему, легкая жизнь не клеилась. Одно время Павлу показалось, что дело в шляпе: женитьба прочила небольшой, но ладный хуторок. И опять беда: хутор-мечта сгорел прежде, чем умер тесть. Забрав жену и только что родившегося Костика, вторично подался Павло в Киев — искать своей доли.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

В погребе бывшего Павлова хутора назначил Евгений встречу с Рымарем.

В сумерках, когда Евгений уже дожидался Рымаря, охрана привела в погреб незнакомого человека. Человек слонялся вблизи, будто искал чего-то. «Летучая мышь» высветила желтое очкастое лица задержанного. От неожиданности Евгений привстал с бочки: перед ним стоял Павло.

— Вот так так! — удивился Евгений.

Павло испуганно прислушался к знакомому голосу.

— Племяш?

Когда они остались вдвоем, Евгений спросил:

— Зачем вы здесь?

Павло снял очки. Действительно, зачем он здесь? Что потянуло его на этот давным-давно вычеркнутый из его жизни хутор? Знал же он, что постройки сгорели… Он обвел долгим взглядом мокрые земляные стены, наконец натужно улыбнулся:

— В гости…

Евгений забеспокоился: Рымарь должен был вот-вот подойти и сообщить главное: у кого пристроят раненых. Останется лишь перевезти, и можно в путь. Евгений поправил на бочке кружок и сел.

— Вы знали, что я здесь?

Павло не мог оторвать глаз от кучи картошки в углу: там что-то шевелилось. Насилу различил жабу и вздохнул.

— Не-ет, — сказал простодушно. — Но знал, что ты близко.

— Мы вас задержим до утра, — сказал Евгений.

— Да господи… Сколько угодно! Дурень я, дурень, понесло ж! Искал вчерашнего дня… — оправдывался Павло. Он уже пришел в себя и с любопытством разглядывал племянника. Евгений приоткрыл дверь и что-то наказал часовому.

Павлу захотелось рассеять недоверие племянника. Он чувствовал, что балагурство сейчас неуместно, и все-таки сморозил:

— Ты будто на пивной бочке. Раков недостает…

Евгений не отреагировал на шутку.

Павло по-прежнему маялся на ногах. Он не прочь был тоже приткнуться на кадке, но без приглашения не решался, чувствуя себя на положении пленника.

— Эх, племяш, пораскидало людей… Где твой отчим, любопытно?

Евгений не отозвался. Многое вспомнил он вдруг, не обошел в мыслях и Владимира Богдановича. Евгений далеко не всегда думал об отчиме хорошо, но теперь, глядя на примолкшего в темном углу дядю, рисовал его себе бравым воякой, вроде Янкина или Наумова. Он даже представил у отчима усы, хотя усов тот не носил сроду. Евгений вздохнул. Откуда было знать ему, что Владимир Богданович пока что пороху не нюхал, что судьба забросила его в запасный полк и он до седьмого пота бегал, ползал и колол чучела, вскакивал ночами по тревоге и бежал в строй, по два раза на дню мотался на стрельбище и не вылазил с учений, старался…

Старался, но не все шло гладко у Владимира Богдановича. То он взялся было писать рапорта́ с требованием немедленно отправить его в действующую армию, а то, получив категорический отжав, пытался в беседе со всесильным старшиной выпроситься на другую службу.

— К прокурору бы меня… В юриспруденцию…

— Зачем? — удивлялся старшина, закручивая на животе у Владимира Богдановича пряжку ремня. Владимир напружинивал живот. Зная старшину, он мысленно отсчитывал себе наряды вне очереди и не очень уверенно тянул:

— Старая профессия…

— Ты прокурор?

— Нет…

— Судья?

— Секретарь суда… Бывший…

— А… Так подтяни ремень, секретарь, и марш в строй! Воевать готовься, а судить грехи — без нас найдутся…