Лимонный хлеб с маком

– Она не такая уж ценная. Даю ее тебе как нечто любопытное. Любовница Шопена написала ее, когда они были здесь в 1838 году… Эта девица – дура, вот уж точно. Звали ее Амандин Дюпен, но подписывалась она как Жорж Санд. Книжка вызвала переполох у майорканцев. Прочти ее, и тебя многое удивит.

Марина взглянула на обложку с изображением сурового лика писательницы.

– А знаешь, что самое любопытное? – продолжила Урсула. – Издание выходит лишь на Майорке. Только здесь ее по-прежнему публикуют каждый год. На английском, испанском и немецком. Хотя она разделывает жителей под орех…

Урсула пригубила вино.

– Расскажи-ка о себе, Марина. А то старая карга разговорилась и никак не умолкнет.

Пожилая интеллигентка, морщины которой казались все приятнее, а глаза – яснее, с каждой минутой общения нравилась Марине больше и больше. У Урсулы была довольная улыбка женщины, хорошо прошедшей по жизненному пути, поступавшей должным образом, в согласии с собой и другими.

А Марина свою жизнь изобразила лишь несколькими штрихами, как всегда, ничего толком не разъяснив. Но Урсула была стара и мудра; она засекла в ней некоторую грусть и догадалась, что не следует допытываться о причине. Встав, она снова подошла к книжным полкам и достала виниловую пластинку.

Марине подумалось: ее жизнь стала бы совсем иной, если бы именно Урсула была ее матерью. Какие же они разные. Ее дочери повезло, что она появилась на свет из чрева этой женщины.

Урсула положила пластинку на диск проигрывателя и опустила звукосниматель. Они устроились перед окном, у камина, и, смакуя последние капли белого вина, слушали «Ноктюрн си-бемоль» Фредерика Шопена.

Марина сняла кофейник с плиты. На кухонном столике лежали покупки, которые она сделала накануне в магазинчике, расплатившись своим жалованьем пекарши: кофе, чай, апельсины, помидоры, яблоки, коричневый сахар… Взглянула на часы и спустилась в пекарню.

Каталина орудовала кочергой, двигая горящие поленья в печи.

– Не найдется ли у вас чашечки кофе для старухи из Буэнос-Айреса? – спросила Урсула, выглядывая из-за двери.

– Добрый день, – в унисон поздоровались Марина и Каталина.

– А я как раз только что его приготовила. – Марина заговорщицки улыбнулась.

Урсула села на плетеный стул справа от стойки, чтобы выпить кофе. Ньебла улеглась у ее ног. Гостья начала разговор, как и планировала, с лакомства, которое Лола готовила каждое утро, а большинство горожан макали в молоко и кофе.

– Я вызвалась вчера помочь…

– Все равно у нас не хватит рук, чтобы испечь триста буханок для всего поселка. А ведь еще нужны лимоны, мак… Летом Лола собирала мак в полях по соседству. А теперь придется ездить в Пальму… И кто будет туда ездить?

– Я могу.

Каталина удивленно подняла брови. По какой-то причине она не желала, чтобы в продажу поступил кекс, который когда-то она готовила каждое утро.

– Нет никакого дерьмового смысла, потому что это был подарок Лолы клиентам. Она не брала с них ни гроша. Сколько раз мы ссорились из-за этого проклятого лимонного хлеба.

– Это многое о ней говорит, – вставила Марина.

– Марина, я очень благодарна тебе за возрождение пекарни, но, честно говоря, ты работаешь слишком медленно. Что мы вдвоем сможем сделать? Лола не только пекла лимонный хлеб, но и помогала мне в изготовлении темного хлеба. Пойми, триста батонов – это слишком много… и, конечно, либо ты мне поможешь, либо нам придется кого-то нанять, а хлеб не приносит столько денег, чтобы обеспечить хорошую жизнь. Нам с Лолой хватало, но нанимать кого-то невыгодно.

– Знаете что? – перебила ее Урсула, ловившая каждое слово, которым обменивались женщины. – Врач прислал мне упражнения от артрита, поразившего мои пальцы, а я ими не занимаюсь. Думаю, что месить тесто пойдет мне на пользу.

Каталина с подозрением посмотрела на старую аргентинку.

– Что ты имеешь в виду, Урсула? – спросила она.

– У вас не хватает рабочих рук, так ведь? Я уже стара и нуждаюсь в отдыхе, но, если хочешь, могу помогать вам по утрам. А в оплату мне хватит и подарка – вашего темного хлеба.

– По-моему, неплохо, – подхватила идею Марина, глядя на нахмурившуюся Каталину.

– Да что ты мне плетешь, Урсула? Не понимаю.

– А то, Кати, что отдаю тебе свои руки. Знаю, что они не очень-то, но все же лучше, чем ничего.

– Не понимаю, я не врубаюсь, – бубнила Каталина по-майоркански, уставившись на Марину.

– Похоже, северный ветер надул вам в головы, – сказала Урсула, переведя взгляд на Марину. – Ведь если я ничего с вас не стану брать, то вы заработаете больше денег, – настаивала Урсула, поглядывая на пекаршу.

– Какие странные эти немцы, – приговаривала Каталина, открывая дверцу печи.

– Аргентинка я, Кати, аргентинка.