Лиловый (Ii)

   -- Да нет, всякое случается, -- сказала она. -- Люди погибают в несчастных случаях, и до сих пор существуют некоторые болезни, которые еще не научились лечить, и даже самоубийства случаются, -- я имею в виду, не те, о которых тебе говорили. А уж среди разведчиков умереть от старости считается плохим тоном. Один из учителей Бела, которым тот особенно восхищался, когда почувствовал, что старость приближается, разогнался на своем персональном шаттле до третьей космической и направил корабль точно по центру звезды. Конечно, его шаттл сгорел без следа. Я слышала, Каин говорил, что мечтает сделать так же когда-нибудь.

   -- Дурак, -- вырвалось у Леарзы; женщина беззаботно рассмеялась.

   -- Ну, -- произнесла она, -- зато ты успокоился после своего кошмара, я погляжу. ...Может, ловец снов уже просто слишком старый? Хочешь, я сделаю еще один?

   -- Д-для меня?

   -- Почему бы и нет, вспомню детство.

   Он смутился.

   -- Спасибо.

   Она убрала чашки со стола, улыбнулась ему на прощанье и пошла к себе.

   ***

   Окружающий его мир преимущественно состоял из двух цветов: черный и золотой с вкраплениями алого.

   Он давно привык и мало представлял себе иную жизнь, даже когда ему снились редкие сны о невозможном, когда в этих снах он видел себя аристократом в богатом красивом особняке на холме, особняк был монохромным, а потом широкие пустые комнаты заливало багрянцем.

   По правде говоря, остальные считали его туповатым и редко думали о нем, остальные рабочие воспринимали его, как объект обстановки, к тому же, жил он прямо при заводе в маленькой тесной каморке и редко выходил наружу.

   Его бедная сумасшедшая мать видела в новорожденном уродце будущего принца и дала ему нелепое, звучное имя; имя это совершенно не шло ему, потому на заводе все его звали просто Черным: он и вправду вечно был покрыт толстым слоем пыли и казался чернокожим, только поблескивали белки глаз в темноте, а в его темных зрачках отражалось желтое пламя.

   Он давно привык и откликался. Собственно говоря, он откликался и на "эй", и на "посторонись", потому что это были самые распространенные слова, обращаемые к нему.

   Черный занимался тем, что сгребал шлак и следил за тем, чтобы чаши не переполнялись.

   Черный мало разговаривал, и казалось, что он вообще плохо знает язык; многие слова для него и вовсе оставались загадкой, он не очень понимал, чем день отличается от ночи и что такое весна. Ему было все равно. Доменная печь работала круглые сутки, работу останавливать было нельзя и на минуту, поэтому и днем, и ночью на заводе были люди, сменявшие друг друга трижды, а Черный продолжал копаться в шлаке, часто не замечая, что отработал уже две смены вместо одной, и только уходил в свою каморку, когда вспоминал, что давно не ел и не спал.

   Мир Черного был строго поделен на части, на противоположные стороны, между которыми зияли бездонные пропасти. Как был черный цвет и желтый цвет, так были бездушные и аристократы. Он страстно мечтал быть аристократом, но знал, что никогда не сумеет одолеть непреодолимую пропасть, за которой -- огромные особняки, ясное небо и богатые платья. Он ненавидел мир, окружавший его: мир шлака и чугуна, но это было единственное доступное для него место.

   По словам управляющих, Черный отличался непроходимой тупостью, вследствие которой не мог даже работать слесарем, потому что металл в его заскорузлых руках гнулся и ломался в самый неподходящий момент.

   И вот Черный стоял и сгребал шлак, позабыв о том, что не спал двадцать часов, что не ел почти столько же.

   Он сгребал шлак, когда услышал незнакомый голос, заставивший его остановиться с широкой лопатой в руках: голос был слишком неподходящим для его мира, слишком неправильным... слишком веселый голос.

   -- Эй, парень, -- окликнули его. -- Ты уже давно отработал свою смену! Иди поешь и отдохни!

   Черный медленно обернулся. Человек, стоявший на площадке, был одет в мешковатую форму рабочего доменной печи, а каску снял и держал в руках, его лицо было перепачкано сажей, но ясно блестели зубы.

   На его правом плече была повязка надзирателя, потому Черный послушно шагнул на платформу и поставил лопату в угол. Чужой человек стоял и улыбался, у него были длинные растрепанные волосы, кое-как завязанные в хвост, и открытое приветливое лицо.

   -- Да оставь ты его, Кэнги, -- окликнули его. Черный без выражения посмотрел туда: по лестнице на площадку спустился второй надзиратель, которого он давно знал. -- Это наш местный дурачок, только и знает, что копаться в шлаке.

   -- Сколько я за ним смотрю, он все работает, -- пожал тот плечами. -- Даже дурачкам нужно отдыхать. Эй, как тебя зовут?

   Черный не сразу понял, что обращаются к нему, и вместо него ответил второй надзиратель:

   -- Мы зовем его Черным, ха-ха, потому что он чумазый, будто из земли вылез!

   -- Ну, тогда тут всех нужно звать черными, -- беззаботно рассмеялся новый человек. -- Ну? Как твое настоящее имя?

   Черный медлил.

   -- А я уж и забыл, -- сообщил надзиратель, -- как-то очень смешно! То ли Абуксигун, то ли Ахупутун...

   -- Аллалгар, -- сказал Черный, не обратив внимания на издевку.