Лилит

Некоторое время у меня не было желания сильнее, чем только проводить время с Малютками. Но скоро другие помыслы и чувства начали меня беспокоить. Первым проснулось чувство, что я должен что-то изменить в происходящем - не был же я в самом деле предназначен для того, чтобы откармливать грубиянов! А вскоре меня постигла мысль о том, что я нахожусь в удивительнейшем мире и, конечно же, должен исследовать его дороги и законы; и поэтому, если я хочу вернуться в конце концов к детскому чистому мироощущению, мне придется узнать о них больше, чем они сами могли бы мне рассказать, и только тогда я мог бы считать свой долг выполненным до конца. Конечно же, не только их маленький рост был причиной их красоты, честности и чистоты. Ни в каком мире не могла быть возможной такая прямая зависимость между конституцией живого существа и его духовными качествами. Законы жизни не могут разниться настолько, что конечный результат оказался бы столь перекошенным! Но ведь Малютки не росли! Что же вмешивалось в это, кто это был? Лона казалась самой старшей среди них, и ей все еще было не больше пятнадцати, долгое время она заботилась о множестве детей, хотя сама выглядела и вела себя, как большинство детей, которые считали ее своей матерью. Вырастут ли они когда-нибудь? Я сомневался. Время меняло только их воззрения; о своем собственном возрасте они не имели представления. Сама Лона думала, что она жила всегда! Исполненная мудрости и лишенная знаний, она была их Любовью и их Законом! Но то, что мне казалось ее невежественностью, могло оказаться на самом деле недостатком моей проницательности. Ее основной заботой было то, чтобы ее Малютки не выросли и не превратились в плохих великанов. Их "хороший великан" был не в состоянии что-либо для них сделать, не узнав лучше их чувства и помыслы, их историю, и поэтому должен был их покинуть. Они могли лишь остаться теми, кем они были до сих пор, они не собирались от меня зависеть, они по-прежнему были моими защитниками. Я не принадлежал им; мое присутствие могло принести им лишь новую угрозу, исходящую от их придурковатых соседей. Я жаждал их научить множеству вещей; но прежде мне стоило, бы самому многое понять как раз в том, чему я собирался их учить! Вне сомнения, знание делает плохих людей хуже, но оно должно же делать хороших людей лучше! Я был убежден в том, что им бы стоило выучить математику и, может быть, научиться писать; тогда они смогли бы записать чудесные мелодии, которые они мурлыкали себе под нос и тут же забывали.

Из всего этого следовало, что я должен встать и продолжить свой путь в надежде найти некоторые разъяснения о судьбе очаровательных маленьких созданий. Мое намерение, однако, не так скоро воплотилось в действие; но оно засело у меня в голове.

Чтобы подготовить детей к моему временному отсутствию, в один из дней во время работы я сказал им, что давно бы покинул плохих великанов, если бы не любил так малюток. И тут малыши, словно сговорившись, бросились ко мне и обступили со всех сторон, они карабкались друг на друга, взбирались на дерево и падали оттуда мне на руки, и чуть меня не задушили. С тремя самыми маленькими малявками в руках, каждый из которых обнимал меня за шею, одним, прямо-таки стоящим у меня на голове, четырьмя или пятью, крепко цепляющимися за мои ноги, а остальными, цепляющимися за меня всего, и с множеством детей, перекатывающихся через все вышеописанное, я был беспомощен, будто сметенный лавой.

Поглощенные восхитительной свалкой, ни один из них не заметил моего деспота, пока он не приблизился настолько, что оказался почти рядом со мной. Они бросились врассыпную, словно мышки, дружно воскликнув: "Берегись, добрый великан!"; они попадали с меня, как дикобразы, и словно белки, они вспорхнули с меня вверх на дерево, и в тот же миг из-за круглого ствола показался плохой великан и наградил меня таким ударом палкой по голове, что я рухнул на землю как подкошенный. После дети говорили, что они завалили его "такой кучей больших яблок и камней", что тот перепугался и, петляя, бросился домой.

Когда я пришел в себя, была ночь. Надо мной висело несколько неярких звездочек, ожидающих восхода луны. Я подумал, что я здесь один. Моя голова разламывалась от боли, и мне страшно хотелось пить.

Я осторожно повернулся на бок. В тот миг, когда я прикоснулся ухом к земле, я услышал шум и бульканье бегущей воды, и этот чудесный звук заставил меня застонать от жажды. Тотчас же меня окружила толпа молчаливых ребятишек, и вкуснейшие маленькие фрукты стали навещать мои губы. И, пока я не утолил свою жажду, их поток не иссякал. А затем я услышал звуки, которых никогда не слышал от них прежде; воздух был наполнен горькими тонкими всхлипами.

Я попытался сесть. Куча маленьких тел тут же поддержала мою спину. Затем я постарался встать на ноги, подпихиваемый и подпираемый Малютками, которые оказались неимоверно сильными для их размеров.

- Ты должен уйти, добрый великан, - сказали они мне, - если плохие великаны увидят, что ты болен, они затопчут тебя.