Лихое время. «Жизнь за Царя»

– Вот и ладно, – кивнул Авраамий. – Одно имя названо – Михайло Федорович, сын Романов.

– Как, православные? Будете за Михайла голоса отдавать? – спросил Мезецкий.

– Ты, князь-батюшка, погоди, – поднялся с места дородный мужичина, судя по богатой шубе из песца и лисьей шапке – купец. Поклонившись – отдельно князю Мезецкому, отдельно – честному народу, сказал: – Тут ведь обмозговать надобно. Мы ить неделю ехали, неделю ждали. Чего ить спешить-то? Мы ить энтого Михайлу в глаза не видели. Чего его ить в цари-то так сразу выкликать? Где сам-то Михайла?

Князь начал сердиться – какой-то купчина о сыне боярском расспрашивать будет? Он уже собрался облаять наглеца, но встрял Авраамий Палицын.

– Не серчай, князь, а прав купец-то… Уж коли ты запоручиться решил за Романова-младшего, так скажи, кто он таков да чем известен.

– Верно! Кто такой-то? – зашумел народ.

– Михайло Романов – сын митрополита Ростовского, владыки Филарета, что прежде патриархом был, – терпеливо сказал Мезецкий.

– Это как ить? – округлил глаза купец. – А че ж мы о таком патриархе допрежь не слыхали?

– Ты откуда прибыл-то, купец-молодец? – усмехнулся Мезецкий, гнев которого прошел.

– Ить из Тобольска я. Тимофей, сын Андреев, из рода Широглазовых, – приосанился купец.

Мезецкий замешкался с ответом, не зная, как бы половчей объяснить купцу, но опередил игумен Арсений из Борисоглебского монастыря:

– Патриарший сан Филарет от тушинского вора получил, когда Святейший Ермоген еще жив был. А как Скопин-Шуйский вора побил, то сам же от патриаршества и отказался…

– Ить это да… – протянул Широглазов, скривив рожу.

«Спасибо тебе, отец Арсений! Объяснил, называется…» – зашелся от возмущения Даниил Иванович, но смолчал. Прав игумен-то…

– Да че там говорить-то! – выкрикнул воевода Нагой. – Весь род Романовых – про́клятый род! Может, племяшку-то моего, царевича Димитрия, по их наущению и убили?

– Михайло Лексаныч, а тебе не царь Димитрий шапку-то боярскую дал, а? – ехидно поинтересовался князь Одоевский. – Ежели царевича по наущению Романовых убили, так кому ж ты кланяться-то ездил?

– Ах ты, сучий выкидыш! – вскипел боярин, хватая за бороду Ивана Одоевского. Сплетясь в клубок, князь и боярин покатились по полу, награждая друг дружку тумаками. Из «черных» рядов раздался хохот, а передние скамейки, хотя и посмеивались, но им было стыдно…

– Леонтий! – позвал князь Даниил, и в трапезную вбежал Костромитинов в сопровождении трех дюжих монахов. (Еще с вечера Мезецкий отобрал стрельцов покрепче и по совету игумена обрядил их в подрясники…) Расцепив драчунов, усадили на скамейку.

– Вот что, князь-боярин, – строго сказал Мезецкий. – Коли вы лаять друг друга станете, а тем паче драться – прикажу вас из палаты вывести!

– А я епитимью наложу! – пообещал игумен Матфей и мстительно добавил: – А моей мало – владыке Вологодскому грамотку отпишу…

Одоевский и Нагой злобно переглянулись и засопели… Остальные выборщики, досмеявшись, приступили к делу.

– Так, чем энтот Михайло-то славен, князь-батюшка? – воспросил сидевший в последнем ряду мужик в чистеньком зипуне.

«Ну, теперь еще и черни докладай!» – скрипнул зубами Мезецкий, но, взяв себя в руки, стал объяснять:

– Славен сей отрок пращурами. Деды его и прадеды, государям Всея Руси верой и правдой служили. А бабка его двоюродная – царица Анастасия Романовна Захарьина, женой государя Иоанна Васильича была. Отец – митрополит ростовский Филарет, двоюродный брат покойного государя Федора Иоанновича. Дядя – покойный боярин Иван Никитыч вместе со мной вора бил – князя Рубца-Мосальского…

– Так сам-то Михайло чем славен? – не унимался крестьянин. – Хорошо, коли у него род добрый. Но и сам он чего-то должон стоить. Лет-то сколько отроку сему?

Даниил Иванович задумался, припоминая – сколько же лет Михаилу? Вроде покойный Иван Никитыч говорил…

– Девятнадцать, должно быть…

– Ну ни хрена себе, отрок! Да в девятнадцать-то годков уже не отроком должен быть, а мужем. А он все в отроках ходит? – удивился мужик. – Я, конечно, прощения прошу у общества, что хвастаюсь – но мой старшой в шестнадцать лет в дружине Пожарского голову сложил. А второй сын, коему пятнадцать было, из-под Москвы об одной ноге пришел. А тут девятнадцать, а ничего не совершил?

И впрямь… Сам князь Даниил в пятнадцать лет саблю взял, а в девятнадцать уже вторым воеводой ходил… Миша Романов в отроках числится, а у отрока этого усы с бородой должны пробиваться.

– Воля ваша, выборщики, – выдохнул князь. – Мы тут и собрались, чтобы выбрать. Не люб Михайло Романов – своего царя предлагайте. Вот ты, сам-то, кого в цари хочешь?

Мужик не стушевался под грозным взором князя. Одернув зипун (не жарко ему?) и откашлявшись, сказал:

– Нам бы такого царя, чтобы от иноземцев защитил. Чтобы веру нашу сберег. Ну а потом – чтобы справедливым был!

– Вот-вот! – соскочил со своего места купец Широглазов. – Чтобы ить, если что нам не по нраву – скинуть такого царя и нового выбрать!

– Ты, сыне, глупость не мели! – вмешался в разговор отец Матфей. – Неужто хочешь так сделать, как в Польше?

– А что ить в Польше-то? – не понял купец.