Лихое время. «Жизнь за Царя»

– Так рано ж еще. Мнихи службу правят, – доложил Никита Еропкин, назначенный командовать караулом. – Старцы, кого настоятель при обители велел поселить – они и не уходили никуда. Притопал тут инок, ветхий весь, так его привратник в трапезную отвел.

– Стол изладили? – поинтересовался князь.

– Еще вчера, – кивнул Еропкин на длинную столешницу, поставленную на козлы, над которой натянули навес из холста.

– Ну, коли первым пришел, так и тут первым буду, – вздохнул князь Мезецкий.

Даниил Иванович снял перевязь с прадедовской саблей и уложил на стол. Вытащил из-за пояса пистолет, кистень, положил туда же. Расстегнув пояс, стряхнул ножны с кинжалом, вытянул из-за голенища засапожный нож. Махнул рукой и добавил к образовавшейся куче стилет, который обычно носил в рукаве. Стрельцы только башками крутили, глазея за разоружением воеводы…

Без оружия князь чувствовал себя голым. Но в опасении свар и дрязгов они с отцом настоятелем решили, что оружие в обители будет только у караульных.

Кое-кто отнесся с пониманием. Местные воеводы – Фома Подщипаев из Устюжны да Григорий Образцов из Белоозера – сдали сабли и ножи сразу же. Князь Одоевский, числивший себя вологодским воеводой, заартачился. Поглаживая эфес, изрек:

– Не, я согласен, конечно, что оружие надобно отдавать… Только мне-то это к чему? Я-то за саблю не схвачусь, коли брань начнется…

– Так я не спорю, – пожал плечами Еропкин. – Конечно, князь Иван, ты за саблю не схватишься. Но если ты не сдашь, другой не сдаст, простой-то народ что скажет? Ты, княже, пример подавать должен. На тебя же простые воеводы смотрят…

– Это – да, – согласился довольный князь Одоевский и сдал оружие.

Были и другие. За последние десять лет даже в баню ходили с оружием и расстаться с клинком – все равно что расстаться с жизнью!

– Ты кто таков, чтобы воеводу сабли лишать, а? – напирал на Никиту мощный мужичина в колонтаре и при турецкой кривой сабле. – Я, если хочешь знать, по ночам с саблей сплю, а не с бабой…

– Я человек маленький, – спокойно отвечал Еропкин. – Велено оружие забирать – забираю. Вон, княжеская лежит…

– Это каковского князя? – прищурился воевода, читая фамилию на бумажке. Осилив буковицы, заржал: – Зачем князю Одоевскому сабля, коли он Вологду бросил?

– Вон еще и князя Мезецкого оружие лежит, – нахмурился Еропкин, приготовившись к драке, если воевода начнет лаять князя Данилу…

– И че, Мезецкий оружие сдал? – недоверчиво переспросил воевода. Увидев «арсенал» Даниилы Ивановича, который кто-то заботливо увязал веревочкой, присвистнул и, скинув колонтарь, стал упихивать туда оружие, словно в мешок. Оказалось даже больше, чем у Мезецкого, – сабля, два пистолета, два поясных и два засапожных кинжала, кистень и короткий мушкет…

– Ты в кого стрелять-то собирался? – слегка одурел Никита, принимая ношу.

– Поживешь в городке, что свеи вот-вот схрумкают, в нужный чулан с ружьем ходить будешь…

– Это да, – грустно согласился Никита, чей Иван-город уже «схрумкали»…

– Ладно, грамотку пиши, – потребовал воевода у инока-писца, что уже упарился выписывать грамотки. – И чтобы прописано было, что оружие сие у воеводы из Торжка Льва Глебова, сына Истомина взято. Сабля заржавеет – шкуру спущу!

– Ты царя побыстрее выбирай, тогда и сабля не заржавеет, – присоветовал Никита.

Истомин расхохотался и пошел занимать место, а Еропкин, переведя дух, стал беседовать с воеводой из Устюга Михайлом Нагим.

– А мне по хрен, что князья тут сабли раскидали! – брюзгливо оттопырил нижнюю губу дядька седьмой жены Ивана Грозного. – Ты что, не знаешь, что сестрица моя, Евдокия, супругой Владимира Старицкого была? А племяшка – женой самого Иоанна! Мы, Нагие, даже к царю при саблях входили!

– Так царя-то еще не выбрали, – пожал плечами Еропкин. – Выберут, так снова к нему при сабле войдешь. А пока – извиняй, боярин…

– Ох, стрелец, ну и хитер же ты! – расхохотался Нагой, а потом выжидательно прищурился: – В сотники ко мне пойдешь?

– Не могу я, боярин, в сотники идти, – развел руками Еропкин.

– Это почему? – вытаращился Нагой. – Ты чей? Монастырский, небось? Жалованье тебе положу поболе, чем обитель платит. Устюг – город богатый.

– Из служилых дворян я, – скромно пояснил Никита. – Коли в стрельцы подамся, за жалованье служить стану, так и поместья лишусь.

– А велико ли поместье-то? – уважительно поинтересовался Нагой.

– Ну, велико – не велико, а мне хватит, – уклончиво ответил Никита, не разъясняя, что доходы с поместья под Иван-городом получают свеи…

– Был бы я не в Устюге, взял бы тебя в дети боярские, – хмыкнул воевода. – А у нас, сам знаешь, земли черные, мужики свободные. Погоди-ка, – спохватился Нагой. – Ты ж у Мезецкого в сотниках служишь? А чего мне пулю льешь – в стрельцы, мол, нельзя?

– Так, сотник сотнику рознь, – усмехнулся Еропкин, вспоминая, как рад был, когда взяли его в Рыбнинской слободе в простые стрельцы…

– Хочешь сказать, что у Мезецкого служить все равно что у царя? – недоверчиво протянул воевода и стал снимать саблю. – Ну, что ж тут с тобой делать…