Лихое время. «Жизнь за Царя»

— Ходкевич свои главные силы бережет, — вздохнул Дмитрий Михайлович. — Гусар я на поле не видел, да и пехоты было маловато. Верно, придерживает ее гетман, чтобы наверняка добить. Сегодня, коли бы ты, Авраамий, казаков не привел, разбил бы нас гетман. А у меня свежего войска лишь полк стрельцов, да верхоконных человек двести. Если на месте стоять будем, точно побьют. Значит, самим атаковать нужно! Завтра, когда гетман на нас снова атакой пойдет, мы с князем тут его держать станем, а ты, Кузьма, прямо на гетмана и пойдешь.

— Понял, — качнул головой в шеломе Кузьма Минин, довольный порученным делом. Он уже начал прикидывать — куда ему выводить стрельцов, чтоб половчей ударить.

— Как с гетманом сойдешься, князь Лопата-Пожарский тебе на помощь придет. Ты, княже, завтра своих за спиной у нас держи, жди.

Когда воеводы начали расходиться, Дмитрий Михайлович попросил Авраамия:

— Я, отче, исповедаться хочу. Примешь исповедь-то мою? Или устал чрезмерно?

— Слушаю, сыне, — кивнул старец. — Повременит усталость-то…

Кажется, третий день боя начал складываться удачно для Земского войска. Напрасно полковник Струсь выводил своих людей из стен Кремля — был отброшен назад. Если бы не пушки, прикрывшие отступление, так и не вернулся бы он обратно! Главные силы ополченцев не только отбили казаков Зборовского, но и сами устремились за ними вслед. Кузьма Минин меж тем удачно перешел на тот берег и схватился с венгерскими наемниками. Мушкетеры, успевшие сделать лишь один залп, попятились, не выдержав натиска стрельцов, что яростно рубили своими бердышами, ломая хрупкие шпажные клинки и отбрасывая в стороны короткие пики.

Князь Пожарский не бросал в прорыв свой последний резерв, отряд поместной рати, а велел пушкарям собирать все пушки воедино. Вот коли ляхи перемогут сейчас напор ополченцев, попятят их обратно, так будет чем встретить…

Пушки ставили в линию. Жаль, короткая она выходила. Там, где разрывы были чересчур большими, вколачивали колья из развороченных взрывами острожков.

— Ну вот, наконец-то и гусары пошли, — вздохнул князь Пожарский, что сидел верхом на коне неподалеку от пушек.

— Тебе, князь Дмитрий, лучше бы подальше отойти, — недовольно проворчал Авраамий, стоявший неподалеку. — Щас пушки будут палить, кабы чего не вышло.

— Так пушки-то не по нам будут палить, а по ним, — отмахнулся князь, вглядывавшийся в наступавших ляхов. — Да и когда я в бою-то отсиживался?

Не отсиживался князь. И города, что поручали ему на воеводство, держал, и во время восстания в Москве три дня сражался на баррикадах, пока не получил рану, да и теперь.

— Пушки — за-ря-жай! — выкрикнул пушечный воевода так зычно, что попятились лошади. Смерив расстояние до гусарской лавины, заорал еще громче: — Пли!

Кто теперь скажет, что же случилось? Не то — пороха переложили, не то — изначально раковина. Или устал металл за два дня боев? Только вот самая ближняя из пушек вдруг взорвалась, сбивая наземь и калеча орудийную прислугу. И всего лишь крошечный кусочек — не больше копейки-чешуйки впился в правый висок Пожарского…

— Князя-воеводу убили! — заорал кто-то.

Авраамий Палицын, изрядно контуженный, с трудом встал с земли, но опять упал.

— Дмитрий Михалыча убили! — опять принялись орать.

«Да помолчите, дураки», — хотел выкрикнуть Авраамий, но не сумел — язык словно отнялся.

Старец, приподнявшись на локтях, увидел, как гусары вырубают пушкарей, а те просто разбегаются в разные стороны. Вот с ляхами в рубке сцепились русские верховые, но их мало…

— Убили, убили батюшку-воеводу! — неслось со всех сторон.

Старец не то зарыдал, не то зарычал, понимая, что сейчас будет! Русское войско, оставшись без воеводы, начнет разбегаться…

«Может, жив еще?» — подумал Авраамий и пополз, не веря в чудо…

Соловецкая обитель

Уже три ночи кряду отец Антоний лежал без сна, ворочаясь с боку на бок. Нет, дело не в жестком топчане. К толстым доскам, поверх которых брошено грубое рядно, к полену в изголовье игумен давно привык. Постели ему сейчас перину, подложи под голову пуховую подушку — лежать бы не смог! Может, возраст сказывался, а может, тяжкие думы? Они, думы, одолевали отца Антония с тех пор, как из инока, желавшего принять Великую Схиму, стал настоятелем Соловецкого монастыря. Сам не хотел, но была на то воля архимандрита — теперешнего митрополита Новгородского Исидора.