Лигр

– А как же, – покивала та. – Два сапога – пара. Молодой ее муж от их любви и помер. Было два королевства, стало одно. И вдова по самой что ни есть любви второй раз замуж, прости господи, выскочила. Чинно-мирно. Все улыбаются. Кто о людях позаботится лучше, чем тот, кто морское чудовище одолел? Один кот другого прогнал, а мыши и рады.

– Да замолчи уже! – Женщина бросила тревожный взгляд на девчонку, что, раскрыв рот, совсем не нужные ей речи слушала.

– Молчу, молчу. Я все время молчу. Так и помру молча. А вы останетесь… мышки.

Белошвейка схватила за локоть молодую мастерицу и вытащила за собой на лестницу. Да дверь плотно затворила. Как знать, когда уймется старуха? Услышит еще кто.

Скрипучая лестница скрывала торопливый шепот:

– Забудь. Все забудь. Из ума она выжила, вот и болтает невесть что.

Но напрасно тревожилась, крамольные слова выветрились из головы девчонки, едва та переступила порог дома. Улица, залитая солнцем, яркие флаги, смех, парни, прибаутками провожавшие каждую хорошенькую девицу, – где тут время, чтобы вспоминать о сумасшедшей кликуше?

* * *

– Итак, назовите три причины законности присоединения Акмалии к нашей империи?

Слова учителя падали ровно, будто капли с жестяного водостока. Как-кап-кап. Бу-бу-бу. Вот кому интересна Акмалия в праздник? Ее сто лет как нет.

Тари уткнулся лбом в парту и принялся фантазировать, как он становится ростом с блоху, скачет по полу до порога и убегает с урока. Нет, лучше ростом с мизинец, а то до площади доберешься разве что к зиме. Так вот, становится он с мизинец, пробирается под столами, протискивается в щель под дверью. Свобода! А если купить у лоточника яблоко в карамели… или кулек сладких орешков… или крендель с корицей… У-у-у-у, с одной монетки можно целый пир закатить!

– Господин Ушени, вы, кажется, изволите спать?

Тари вскочил под сдержанные смешки остальных мальчишек и постарался изобразить самое невинное выражение лица.

– Пробудите ваш разум и ответьте на вопрос. – Учитель кислый, как целая бочка прошлогодней капусты, заложил руки за спину и терпеливо ждал.

– Ну… Наверное…

– Акмалия, – подсказали с задней парты.

– Акмалия, да… – Мальчишка вертел в руках синее от чернил перышко, на ум ничего путного не шло, и он брякнул, надеясь если не в цель попасть, то хотя бы рядом: – Спокойно им не жилось, вот и присоединились…

Теперь хохот прятать никто не стал. Надо же было все слова урока перепутать! Ну, Тари, ну, простофиля!

– Спокойно им не жилось? – ледяным тоном уточнил учитель.

– Ну, нам спокойно не жилось, – пожал плечами Тари.

Ему-то все равно, что там стряслось сто лет назад, а вот досада за пропущенный праздник прямо сейчас мучила.

Тяжелый удар ладони по столу оборвал веселье в классе. Стало тихо, даже можно было расслышать, как стрекочет сверчок под книжным шкафом.

– Объяснитесь, господин Ушени.

– Чего же тут объяснять? – насупился мальчишка. – Нужна была нам эта Акмалия, как соловью жилетка. Это все – драконьи дела. Два королевства занял, вот соседи и напугались. Решили, что лучше с ним дружить, а как еще с ним дружить… Он ведь зверь, не человек.

Тут уже и сверчок замолчал.

– Надеюсь, все понимают, – лицо учителя сделалось таким же бледным, как его сорочка, – что вышесказанное – отвратительно и недопустимо? Акмалия добровольно присоединилась к нашей империи, поскольку их королевский дом был неспособен справиться с тем грузом бед, который терзал страну. Для порядка, как всем известно, нужна сильная рука.

– Для порядка нужен веник, – буркнул Тари, но, увы, его расслышали.

– Господин Ушени, мое терпение не безгранично. Пусть это станет уроком для вас и для всех остальных. Будьте любезны, принесите розги.

* * *

Трактирная склока разгорелась, как водится, из пустяка. То ли пойло в голову ударило, то ли обида старая вспомнилась. Хозяин заведения и заметить не успел, что стряслось, сунулся примирить спорщиков – или раскидать, если до драки дойдет, – но услышал, как плюгавый, что наседал и пальцы загибал перед носом чуть осоловелого деревенского парня, перечисляет:

– Порядок в стране – это раз. Спокойствие народное – это два…

«Эге, тут вы сами разбирайтесь, господа хорошие», – подумал трактирщик и юркнул в заднюю комнату. Мол, ничего не видел, ничего не знал. А сквозь ситцевую занавеску долетало:

– Процветание – это пять.

– Процветание, – перебил его другой пьяный голос, – это не когда наливают даром, а когда работать не мешают.

– Кто тебе мешает?! Кто?! Отвечай! Если бы не он, по миру бы пошли!

– Мы и с ним уже по миру…

Стража подоспела очень вовремя.

* * *

Поэт лежал на узкой скамейке. Доски, отполированные многими поколениями сидельцев, холодили спину. Сквозь окошко, пробитое высоко под потолком, доносился шум городского праздника, и, если бы поэт захотел, он мог бы даже подпеть шарманке, пристроившейся у тюремной стены.