Лигр

– Антон, надо доиграть спектакль и отвезти тело Стаса в морг. Сколько мы будем тут сидеть?

– Я не выйду больше на сцену. Стас уже мертв. Я не хочу быть следующим!

– Игорь Сергеевич, – всхлипнула Вика, – поговорите с Коном. Может быть, он нас отпустит?

– Поговори… с Богом поговори! – с трудом выдавил из себя Антон. У него явно начинался бред.

– Мы что же тут, навсегда застряли? – осведомился «центурион».

– Не навсегда, а до тех пор, пока не прозвучат финальные слова главного героя, – сказал Игорь.

– Я не пойду, – замотал головой Антон. – Я не подписывался умирать.

Время шло. Игорь понимал, что пауза давно уже вышла за рамки мхатовской и в любом нормальном театре возмущенные зрители уже давно штурмовали бы двери гримерки. Но сейчас в зале царила зловещая тишина. Зрители ждали, молча и терпеливо. Казалось, что они в своем ожидании выпали из времени, что они простоят так две тысячи лет и все-таки дождутся смерти своего Бога.

– Слышишь ты, иди на сцену! – взорвался «Пилат». – Напридумывал всякой фигни!

Антон ничего не ответил. Было абсолютно очевидно, что в таком состоянии он не поднимется на сцену при всем желании.

– Любой может произнести финальные слова, – заметила Вика, – но что с ним будет потом?

– А может быть, ничего не будет? – предположил Андрей-Пилат. – Может быть, смерть Стасика – трагическая случайность, а Антон – просто истерик?

– Бросим жребий! – предложил Игорь. – Участвуют все мужчины. Кто вытянет бумажку с крестиком – идет на сцену, заканчивает спектакль, и все расходимся по домам, а Антон платит неустойку.

К этому моменту Игорь уже понял, чего ждет от него Кон. Он уже знал, что затея с голосованием провалится, потому что люди напуганы до смерти. Потому что они просто актеры, просто вокалисты, просто танцоры. Не герои. Не святые. Не дураки. Он совсем не удивился, когда один из танцоров массовки, который вытянул жребий, просто послал всех в таких выражениях, которые часто звучали на подмостках других театров, но никогда на Коне.

Игорь понял, чем должна закончиться эта пьеса, и даже почти не испугался, когда его телефон завибрировал эсэмэской с номера покойного Макса: «Игорь! Иди на сцену!» Некоторое время он рассматривал свой телефон, раздумывая, не разбить ли его об пол? Но в конце концов решил обойтись без громких сцен.

* * *

Когда он был студентом, ему много раз приходилось играть этюд на тему «Идущий на казнь». Он шел на казнь в образе нищего бродяги, в образе свергнутого короля, в образе безумного маньяка, в образе бездарного актера, который боится провалить свою роль… В образе Бога? Нет, ни разу… Потом они всей группой бурно обсуждали, что должен чувствовать его герой, каковы его мотивации… Ничего он не чувствовал. Не споткнуться бы… не заблудиться… Ступеньки. Кулисы. Занавес, конечно, поднят… Каковы его мотивации? Он же не герой и не святой? Почему он не прячется от потусторонних слепящих лучей прожектора? Он двадцать лет не был на сцене… Гул затих… Я вышел на подмостки… На меня наставлен сумрак ночи… Говорят, Борис Пастернак написал это стихотворение под впечатлением от провала «Гамлета».

За что Ты караешь меня? За то, что я хотел славы? За то, что я произносил Божье имя всуе? Или за то, что в моем спектакле нет воскресения? Господи, прости меня, я всего лишь хотел еще хоть раз побыть Тобой…

Как только актер оказался на месте, Кон погрузил сцену в трагический полумрак, и Игорь легко закончил спектакль одной фразой, почти не вдумываясь в ее смысл: «Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» Последнее, что он услышал перед тем, как нестерпимая боль разорвала его грудную клетку, были аплодисменты.

* * *

А потом он очнулся в своей гримерке. Она была завалена цветами. Радио молчало, и это означало, что злополучный спектакль все-таки был окончен. Игорь некоторое время полежал в тишине, наслаждаясь отсутствием мыслей… Он только сейчас понял, как устал взвинчивать себя и окружающих, как ему надоела борьба. Потом он все-таки поднялся и, слегка пошатываясь, вышел в холл. Состав спектакля праздновал победу прямо в зрительном зале. Стол и стулья притащили из чьей-то гримерки, стульев, впрочем, хватило не всем, и кто-то уселся прямо на пол. Видимо, Кон не возражал против такого примитивного выражения радости.

– Приветствую, Игорь Сергеевич! – радостно и тепло улыбнулся Антон. – С возвращением!

Он успел переодеться в джинсы и свитер, снять грим и обрести былое хладнокровие.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Стасик, слегка запинаясь. Он, судя по всему, произнес тост за «нашу победу» не один раз.

– Так что, Стас, ты не умер?

– Живее всех живых! – хохотнул Стас.

– А мне знаете, что показалось? – взволнованно рассказывала Анечка Великанова. – Когда я прикоснулась к одежде «Иисуса», ну, в начале спектакля? Что у меня восстановилось зрение! А у меня с первого класса по минус 7 на оба глаза.

– А я прихожу в себя на полу, – рассказывал Стас, размахивая руками. – Ну, думаю, попал. Потом слышу – аплодисменты. Пошел посмотреть. А там такое! Такие овации! Крики…

– Правда? – спросил Игорь. – И Антон тоже вышел на поклоны?