– Понимаешь, – продолжает Иржик начатый разговор, – она, конечно, относится ко мне совсем хорошо. Только и у меня намерения самые серьезные. Я жениться хочу. Я ее, знаешь, как уважаю? Ганка будет знаменитым магом. И моя обязанность ей помогать. Мы с ней теперь все время должны быть вместе. Иначе я ее просто подведу.
– А Олица? – спрашивает Пишта.
– А с Олицей я поговорил уже. Она все понимает, – вздыхает Иржик. – Не делай из меня мерзавца. Ну не могу я от такого шанса отказаться. Мы с Ганкой такая сила! И чем больше вместе, тем сильнее становимся. Ганка очень хорошая! И потом, уважаю я ее, понимаешь?
Мне кажется, что сейчас меня вывернет наизнанку изъеденными внутренностями: разбитым сердцем, кровоточащей душой, и заодно недавно съеденной булочкой со взбитыми сливками.
Не помню, как оказываюсь на улице. Знаю одно: мир рухнул и насмерть придавил меня под обломками.
Пытаюсь вздохнуть, но не могу. Я задыхаюсь, лицо горит, перед глазами становится черно, земля плывет под ногами…
От тяжелой пощечины голова откидывается назад. Холодный вечерний воздух обжигает легкие.
Передо мной стоит высокий худой старик с кожистыми красноватыми веками без ресниц.
– Что мне делать? – спрашиваю я.
Старик пожимает плечами, отвечает чуть помедлив:
– Это не по моей части, девочка. На свете мало магов, но еще меньше людей, которые точно знают, как им быть.
– Я не хочу жить!
– Ничем не могу помочь. – Старик обходит меня, как растущий на дороге куст бузины, и направляется в трактир напротив.
Я не куст. Я Ганка. И мне плохо!
Старик, будто услышав мои мысли, оборачивается.
– Завтра будет легче, – говорит он и заходит в открывшуюся дверь.
Я поворачиваюсь и бегу, на сколько хватает сил.
Дома, запыхавшаяся и заплаканная, забираюсь с ногами на кровать и пытаюсь собраться с мыслями.
Прижимаюсь лицом к подушке в сиреневой наволочке. От нее немного пахнет фиалковым мылом, моим любимым. Иржик теперь моет им голову.
Я люблю Иржика. А он меня уважает. И еще есть какая-то Олица.
Если я не выставлю Иржика сегодня за дверь, то он меня будет уважать еще лет пятьдесят, а то и больше.
Не хо-чу!
На душе расплывается грязная, бурая лужа в бельмах пузырей. Еще немного, и я в ней утону.
Но если выставлю – останусь и без Иржика, и без магии.
Вон там, на столе, лежит приглашение на летнюю ассамблею Академии.
Живут же люди вместе и так, без всяких чувств. И хорошо себе живут. Без проблем.
Лужа на душе противно чавкает.
Нет, не хо-чу!
– Ничего, цаца какая, потерпишь, – вступает в тишине внутренний мой голос. – А то рот раззявила. Поешь как идиотка: все хорошо, все прекрасно. А все хорошо и прекрасно не бывает. Даже дети малые об этом знают. Иржик ведь тебя бить не будет, как некоторые мужья. Наоборот, всю жизнь будет пылинки сдувать. Он без тебя никто. Но и ты без него никто. А два никто – это уже один кто-то. Вытри нос, малахольная. А рот закрой. Ты нигде не была и ничего не слышала. Поняла?
Хочу крикнуть: «Не поняла! Нет!»
Только с губ не может, не желает сорваться ни одно слово. Даже очень плохое…
Иржик приходит через час, открывает дверь, смотрит на меня с тревогой.
– Что-то случилось?
– Ничего, – отвечаю я. – Кажется, простыла немного.
– Сбегать в аптеку за пилюлями? – заботливо предлагает Иржик.
– Не думаю, что поможет. Ничего, поболит немного и пройдет. Завтра будет легче.
Во всяком случае, я на это очень надеюсь.
Как-то раз, много лет спустя, в сопровождении пышной свиты мы с Иржиком побывали в Ферезах. Я прочитала там новое заклинание. Чтобы в моем родном городе наконец рождались сыновья.
Но в Ферезах все равно продолжают рождаться одни девочки.
Ключик и замочек. Тут много тонкостей. Прав был Долгоносик. Может, он все же был учеником великого Луаяна?
Максим Тихомиров
Пусть всегда