Life Goes On

В том, что было на мне, я не должен был попасть в этот водоворот, имея  билет первого класса. Заявление Бриджит о том, что у нее есть парень и она уходит от меня навсегда, заставило ножи моей внутренней мясорубки вращаться еще быстрее, чем когда я вспомнил грязный трюк Моггерхэнгера, отправившего меня в Канаду с кучей документов, которые, что бы на них ни было напечатано, содержали мой смертный приговор. В то время как он хотел уничтожить меня физически, Бриджит, из соображений самосохранения, которые никто, кроме меня, не мог понять лучше, намеревалась уничтожить меня духовно.

Я всегда гордился тем, что никогда не сдавался. В скачках оптимизма я был напористым Джеком, хотя сегодня я подумал, что если я с легкостью выберусь из этой свалки, то могу приземлиться где-нибудь еще хуже. Люди второго класса, когда я вышел из вагона, поглядывали на меня из-за укреплений своих лиц. Они видели придурка из первого класса, идущего на прогулку, а я видел людей с выражением лиц, вызванным слишком долгим просмотром телевизора, с которым я с самого рождения боролся, чтобы стереть такое же лицо.

Несколько миль ходьбы вернули мне уверенность. Я прошел через Сити, мимо Банка Англии и станции метро «Сент-Пол», через Холборн-виадук, вниз по Феттер-лейн на Флит-стрит и на запад через Стрэнд в сторону Сент-Мартинс-лейн. Чем больше я шел, тем меньше у меня было желания пойти в логово Моггерхэнгера, чтобы там порубили меня  на маленькие кубики мяса. Лондон немного развеселил меня. Я наблюдал такое  движение и столько людей, что никакая угроза уже не казалась серьезной. У меня накопилось несколько тысяч фунтов с тех пор, как я снова начал работать на Моггерхэнгера, и как жаль, размышлял я, что мне придется исчезнуть в Темзе или в тюрьме, прежде чем я смогу их потратить.

Я зашел в одно из этих новых кафе под названием «Арахис» с пластиковыми опилками на полу и простыми деревянными столами, похожими на корыта, где меню было написано мелом на доске, и можно было взять кусок пирога с заварным кремом, лист салата, кусок сырого сыра, черный хлеб и чашку желудевого кофе, который не усыпит муху це-це, за пять фунтов. Я просидел полчаса, читая «Таймс» и наблюдая, как люди приходят и уходят.

Вошла девушка и вместо того, чтобы сесть за стол, прошла за стойку и дальше через дверь. Она вернулась в фартуке из мешка, как и подобает официантке на такой помойке, и по ее отражению в зеркале я увидел, что это та самая Этти из кафе на Великой Северной дороге, с которой у меня возникла романтическая привязанность по пути из коттеджа «Пепперкорн». «Это Лондон», — подумал я, раздумывая, стоит ли мне лечь лицом на стол, прежде чем она меня заметит. Времени принять решение не было. Она подошла ко мне, и румянец узнавания исчез под светлыми корнями ее волос.  

— Майкл!

— Мне было интересно, узнаешь ли ты меня. Я собирался связаться с тобой в «Коте с пальмовым маслом», или как там он называется, но всякий раз, когда я шел на север, вы оказывались на другой стороне центральной резервации, и мы всегда спускались другим путем. Или мой работодатель сидел в машине, и мне не разрешали остановиться. Я бы разыскал тебя раньше, — продолжал я, — только мне нужно было на неделю поехать в Америку. Хотя я думал о тебе все время, пока был в Нью-Йорке.

Ее маленький рот становился все прямее и прямее.

— Я ненавижу  лжецов.

— Я тоже. Худшим лжецом, которого я когда-либо знал, был мой отец. Следующей худшей лгуньей была моя мать. Они превратили жизнь в ад.

— Ой, отвали, — она пошла за стойку. Проблема с девушками из рабочего класса, сказала я себе, в том, что они всегда говорят то, что думают. Я взял газету и попытался разгадать анаграмму в кроссворде. Через десять минут она вернулась. — Хочешь, чтобы я облила тебя этим кипящим супом, или ты перестанешь ко мне приставать и уйдешь?

Я был не из числа тех, кто в ответ на такую просьбу плеснет кипящим супом в ее прекрасное, чувственное лицо. Я потыкал пальцем в оставшийся угол моего заплесневелого хлеба и убил долгоносика, упавшего на пирог с заварным кремом, с которым у меня не хватило смелости справиться из боязни, что я заражусь бильгарцией.

— Я пойду, когда закончу обед, или как ты это называешь.