Левый берег Стикса

Тоцкий протянул ему руки и Миронов, расстегнув замки, приковал его левую кисть к ограждению перил.

— Спасибо за доверие, — сказал Андрей, и полез свободной рукой за сигаретами.

Один из экспертов, высокий и нескладный, похожий, скорее, на студента-медика, чем на криминалиста, остановился рядом с ними.

— Вы там были? — спросил он, обращаясь к Тоцкому.

— Был.

— Наследили?

— Так получилось. Я перенес тело сюда.

— Где нашли?

— Там, — указал Андрей рукой. — По тропинке, налево. Метров двадцать. Яму я не закапывал.

— Вы были один?

— Как перст.

— Врет ведь, — сказал эксперт Миронову.

— Вру, — отозвался Тоцкий, — естественно. И комментариев не будет. Я был один. Исходите из этого.

Криминалист недоуменно посмотрел на Тоцкого, пожал плечами и прошел в дом. Судя по выражению лица Ружина, ему возвращаться в помещение не хотелось, но когда в дверь шагнул Миронов, он, глубоко вздохнув через стиснутые зубы, с присвистом, шагнул вслед.

Андрей сидел на нагретых солнцем ступеньках, курил, смотрел, как катится к закату солнце, и старался не думать о том, что происходит там, внутри. Не думать получалось плохо. Он слышал голоса из-за неплотно прикрытой двери, клацанье затворов фотоаппаратов, шаги. Потом из дома пробкой вылетел не выдержавший зрелища Ружин, заметался по крыльцу, зажимая рот руками, и метнулся за угол, по бетонной дорожке.

Тоцкий закрыл глаза свободной рукой и замер, чтобы ничего не видеть и не слышать. Он чувствовал, что может разрыдаться. Последние десять часов, несмотря на внешнюю браваду, стоили ему огромных усилий. Он всегда считал себя достаточно сильным человеком, но узнавать, где предел его возможностей, ему не доводилось.

И сейчас, он, похоже, нащупывал последнюю грань, за которой могло быть все, что угодно. Истерики, слезы, бешенство или сухое, как воздух пустыни, безразличие. Опустошенность.

Когда он открыл глаза Миронов сидел рядом с ним, понурившись и опустив руки между колен.

— Это точно Гельфер? — спросил он, негромко.

— Точно.

— Сейчас опознать невозможно. Жена в Москве. Вызовем, конечно. Но это сутки, как минимум. Может быть, она? По шрамам? Особым приметам? У него были какие-нибудь особые приметы?

— Он был очень хороший, порядочный и добрый человек. И очень умный. В отличие от тех, кто его убил.

— Я не об этом.

— А я об этом.

— Ты готов произвести официальное опознание?

— Да, готов.

— Даже не зная особых примет?

Тоцкий поднял на собеседника глаза.

— Я знал его шестнадцать лет. А последние пять проводил с ним больше времени, чем ты с семьей. Иногда — по двадцать часов в сутки. Как ты думаешь, я могу его узнать, — он запнулся, — даже таким?

— Наверное — да.

— Точно — да.

— Там следов — куча. Земля на полу. Юра говорит, что минимум трое заносили тело.

— Юра — это тот, длинный?

— Юра — это наш начальник ЭКО.

— Ему придется смириться с мыслью, что я все делал сам.

— И мне?

— И тебе.

— А кто его убил — скажешь?

— А ты поверишь?

— Не знаю. Смотря, что скажешь.

— Правду скажу.

— Говори, я слушаю.

— Был у нас такой начальник службы безопасности, Лукьяненко, — сказал Тоцкий и умолк.

На крыльцо вышел криминалист Юра.

— Под деревом я нашел гильзы, — сказал ему Тоцкий, глядя снизу вверх, в пол оборота. — Там и оставил. На стволе — следы пуль и крови. За домом — тоже куча следов. Можешь послать своих, пусть смотрят.

— Спасибо на честном слове, — мрачно пошутил криминалист, — без тебя бы не сообразили. Ты кто — банкир или Пинкертон. Следы, понимаешь ли…

— Обвиняемый я, — отшутился Тоцкий.

— У тебя размер ноги, какой? — спросил Юра. — Сорок два?

— Сорок два, — подтвердил Андрей.

— Со следами земли там еще две пары, сорок пятый и сорок четвертый. Слышь, обвиняемый?

— Я все делал сам, — повторил Андрей упрямо.

— Ну, тебя, — отмахнулся Юрий мосластой рукой, — все равно узнаем. Там следов, как у Жучки блох.

Он огляделся.

— Скоро сумерки. Спешить надо. Мы на яму и возле дома. А то в темноте не наищешься.

— Там, у ямы, и днем темно, — предупредил Тоцкий.

Они опять остались вдвоем.

— Ты прикрываешь кого-то? — спросил Миронов.

Андрей не ответил.

— Рано или поздно, — сказал чекист, — тебе придется что-то говорить. Уж поверь.

— Весь вопрос в том — рано или поздно. Я выбираю — поздно. А в моем случае — это почти «никогда». Знаешь, Александр Сергеевич, я бы тебе и о Гельфере ничего не сказал бы, но не хочу, чтобы все у них прошло тишком-нишком. Только опасаюсь, что и это вопрос не твоего уровня. Прикажут — забудешь и то, что только что видел. Служба у тебя такая.

— Если ты будешь говорить загадками, то мы каши не сварим, — сказал Миронов. — Я, кстати, не могу сказать с уверенностью, что это тело — твой коллега.

— Тогда через сутки и поговорим, раз ты не уверен. Ты что, не видишь, что здесь произошло?

— Вижу. Была перестрелка. Вижу следы крови на втором этаже, в гостиной. Вижу труп неизвестного мужчины на кухне первого. Вижу следы крови у дома. Я много чего вижу. Но, как я могу делать выводы, если ты отказываешься мне хотя бы что-то объяснить? Я не из «убойного», это не моя компетенция, понимаешь? Я, вообще не должен был этим заниматься — есть соответствующие службы.