Лев пробуждается

— Мир не стоит на месте, казначей, — отвечал он. По праву ему следовало бы именовать Крессингема «государем», но это было бы уж чересчур для высокородного Фрикско де Фьенна, приходящегося братом здешнему хранителю. Однако Фрикско не отличался ни храбростью, ни умом. Ему следовало бы податься в духовенство, но он слишком уж любил женщин, чтобы снести хоть малейшие ущемления его распутства, налагаемые саном, — при одной лишь мысли о роскошной Мэтти из таверны Мердоха в городке у него так набрякло в паху, что он чуть не перегнулся пополам в полной уверенности, что это бросается в глаза.

Сенешальство же прямо-таки скроено под него, дозволяя пустить в ход умение считать, читать и писать по-английски, по-французски и по-латыни, а после пахать любые борозды, какие вздумается.

Пока он излагал свои проблемы, Ральф де Одингеззелес вернулся с хлебом и блюдами баранины, свинины и рыбы. Оруженосец наливал разбавленное водой вино, а Фрикско стоял обок, пока Крессингем жевал и глотал, рассеянно балуясь хлебом; потом прошел к закрытому окну и наконец распахнул ставни навстречу дню. У него за спиной Ральф, пронырливый, как мышка, украдкой хватал ломтики мяса и рыбы, тотчас запихивая их за щеки, не обращая внимания на укоризненно сдвинутые брови Фрикско.

Возьмем Стерлинг, одну из главных крепостей, еще удерживаемых Англией. Фрикско дотошно перечислил тамошние замковые припасы: 400 бочек пива, четыре меда, 300 сала, 200 говяжьих полутуш, свинина и языки, единственная бочка сливочного масла, по 10 бочонков солонины и селедки, 7 — трески, 24 связки колбас, два бочонка соли и 4000 сыров.

— Достанет на шесть-восемь месяцев, — заключил Фрикско де Фьенн, — при условии, что гарнизон невелик. Я принял допущение, что городской люд найдет убежище внутри.

— А коли не воспомоществовать городу? — осведомился Крессингем, ужаснув сенешаля одной лишь мыслью отказать страждущим Стерлинга. Таково назначение замка, одно из трех назначений, ради которых возводятся крепости. Первое — служить оплотом истребления врага, второе — воспомоществовать гостям, странникам и их предстателям, а третье — запечатлевать власть короля над окрестностями.

Но Фрикско де Фьенн все равно не обмолвился о том ни словом, зная, что Стерлингу надлежало иметь припасы на два года, но попустительство и алчность подточили таковые. В конце концов, не дождавшись ответа, Крессингем махнул рукой.

— Жители Стерлинга должны трудиться, коли желают защиты от крепости, — провозгласил он. — Дайте им понять, что провизией будут наделять тех, кто вызовется на службу.

Фрикско усердно записал распоряжение, высунув кончик языка между зубами и жонглируя пергаментом, пером и чернильницей, висящей на шее, хоть и знал, что Крессингем поступает так лишь потому, что начальник гарнизона Стерлинга — Фитцварин, родственник графа Суррейского.

Фрикско уже доставил Крессингему описи касательно самого Роксбурга, из которых следовало бы уж понять, насколько маловероятно, чтобы хоть какой-то замок в Шотландии смог полностью снарядить горожан — в Роксбурге имелось 100 железных шлемов, 17 кольчужных рубах, скроенных для верховой езды, семь пар металлических рукавиц, две пары наручей и единственный набедренник. «Какой прок от единственного доспеха для бедра? — гадал Фрикско. — И какой прок от одноногого рыцаря, коли такой и сыщется?»

— Мой государь!

Вернулся Ральф, объявивший, что граф Суррейский и сэр Мармадьюк Твенг пребывают в главной зале, ожидая соизволения Крессингема. К оным присоединился брат Якобус.

Подспудная суть жгуче хлестнула Крессингема, и он насупился. Соизволения, где уж там! Его подмывало заставить их ждать — два охромевших боевых одра, свирепо подумал он, хоть в отношении сэра Мармадьюка это и не совсем верно, ведь он моложе де Варенна не меньше чем на десяток лет и все еще пользуется репутацией грозного воинствующего рыцаря. Ворча под нос, казначей выскочил из комнаты.

Все трое сидели на скамьях высокого стола в огромном зале, затянутом голубоватой пеленой дыма от скверно разожженных каминов и пустом, не считая де Варенна, сэра Мармадьюка и брата Якобуса — капеллана Крессингема из ордена доминиканцев.

Не успев еще зашаркать по каменным плитам пола вместе с семенящим следом Фрикско, Крессингем уже услышал сетования де Варенна, увидел устремленный вперед взор Твенга, положившего руки на стол с видом человека, пробивающегося сквозь снежный буран, пока брат Якобус, набожно перебирающий свои четки, слушал, будто и не слыша.

— Тошнотворная страна… — говорил граф Суррейский, оборвавший на полуслове и поднявший на Крессингема свои водянистые глаза с набрякшими под ними лиловыми мешками. — А вот и вы наконец, казначей! — вскинулся он. — Вы что, намеревались весь день проспать?

— Я был занят, — огрызнулся Крессингем, уязвленный его тоном. — Радел разобраться с пропитанием и снаряжением того сброда, что вы привели под видом армии.