Лев пробуждается

Неизменно за этим ликованием последовала вспышка безмерного ужаса, что король может проведать, какую именно прибыль; Крессингем зажмурился при воспоминании о высоченном, как башня, Эдуарде Плантагенете, об обвисших веках, придающих ему зловещий вид, о его негромком шепелявом голосе и громадных, длиннющих ручищах. Он содрогнулся. Будто гротескная обезьяноподобная химера, изваянная высоко под соборным карнизом, но столь же непредсказуемо лют, как настоящие обезьяны.

И отвесил Ральфу де Одингеззелесу оплеуху за это — за ухмылку, за приспущенные веки Эдуарда и за этого инфернального разбойника Уоллеса, а еще за то, что придется дожидаться в этом тлетворном местечке прибытия де Варенна, графа Суррейского. И еще оплеуху с другой стороны за само прибытие де Варенна — хромого старого козла, сетующего на холод, ломоту и на то, что пытался удалиться в свои поместья, ибо слишком стар для походов.

Последнее Крессингем не оспаривал и снова стукнул Ральфа за то, что де Варенну не хватило приличия помереть по пути с армией на север, оставив Крессингему лучшую комнату в Роксбурге, с камином и клересторием.

Но хуже всего, конечно, неразбериха, которую сие посеет, и издержки. Боже, издержки… Эдуард взовьется, увидев цифры, это уж наверняка, и пожелает, чтобы его собственные клерки-борзописцы с перепачканными чернилами пальцами покорпели над свитками. И уж Бог ведает, что они могут раскопать, а при мысли о том, что после предпримет король, Крессингем едва не опростался в штаны.

Ральф де Одингеззелес, сдерживаясь, чтобы не потереть уши, подошел к сундуку в углу и достал пояс с кинжалом, кошель и ключи — символ пожалованного Крессингему звания казначея, призванный мгновенно понуждать к почтению.

Подобно большинству таких установлений, сие прячет истину за пеленами, будто статуи Царицы Небесной в Богородичные праздники; всякому известно, что скотты кличут Крессингема не иначе как «Козночей», и вовсе не надобно знать сей варварский диалект, чтобы понять, что «Козночей» — поносный обыгрыш его титула.

И все же он самый могущественный человек в Шотландии — просто потому, что держит в руках тесемки кошеля, протянутого ему сейчас Ральфом.

Тот помог застегнуть пояс, потом поправил руки господина в рукавах длинного свободного gardecorps; Крессингем утешал себя фактом, что хотя бы его gardecorps выглядит изысканно. Ни крикливых цветов, ни золотых фестонов по краю, ни длинных прорезей по бокам, ни трехфутовых стол. Простой черный, с рыжей оторочкой из vair[45] вокруг рукавов и шеи, как причитается лицу неподкупному и достойному.

— Ныне разговеюсь, — сказал Крессингем, и Ральф де Одингеззелес, кивнув, отступил на шаг и поклонился.

— Сенешаль здесь. Брат Якобус також.

Насупившись, Крессингем проглотил богохульство: да неужто нельзя встать и немножко поесть? Он взмахом отослал пажа за едой, велев ему впустить сенешаля, после чего в задумчивости остановился у закрытого ставнями окна, глядя через щелки вместо того, чтобы впустить сквозняк: холод стоит даже в августе. За окном текла река, сверкая, как ртуть, и Крессингем полюбовался Тевиотом с одной стороны и Твидом с другой, благодаря чему замок будто плыл по морю этаким каменным пряником в виде ладьи.

Роксбург — могучая крепость с толстыми стенами, четырьмя башнями и церковью за стенами. Комната Крессингема находится в углу главной цитадели с видом на внутренний двор замка, благодаря чему снабжена пристойным витражным окном, а не бойницами со ставнями, выходящими наружу. Другие стороны его комнаты прилегают к коридору, так что в них вообще никаких окон, отчего в ней все время царит сумрак. Уже не в первый раз Крессингем вспомнил о залитой светом верхней комнате башни и ее великолепных плиточных полах, где расквартировался де Варенн.

Деликатный кашель заставил его обернуться. Сенешаль Фрикско де Фьенн, облаченный в сдержанные коричнево-зеленые одеяния, стоял перед ним в терпеливом ожидании.

— Хвала Христу, — произнес он, и Крессингем, крякнув, автоматически отозвался:

— Во веки веков. Какие важности всплыли в столь ранний час?

Фрикско провел на ногах уже несколько часов, а более простой люд замка — еще часы сверх того. Для Фрикско пролетело полдня, и он уже разобрался с большинством проблем замка: куховару нужны были соль и специи на день, сытник предупреждал, что запасы эля на исходе, а легкого пива и того меньше.

Другие проблемы, решения которых он не имел, были куда хуже: припасы для 10 тысяч человек, уже цедящихся через Берик, направляясь сюда, строевой лес для работников, возводящих леса у Тевиотовой стены для мелкого ремонта, люди для изготовления копий, арбалетных болтов и луков. Где взять зерно для хлеба, фураж для животных и подстилки для лошадей и борзых?