Лев Незнанский. Жизнь и думы. Книга 1(СИ)

Жизнь еще стремительнее дорожает, правительство снимает субсидии с продуктов основного питания и топлива, желая обречь израильтян жить за собственный счет, поскольку близко то время, когда прекратится долларовый поток через океан. Но не так-то просто заставить этот народ умерить аппетиты и приучить к производительному труду. Еврейский ум изощрен до извращенности, и в результате страна на краю пропасти, а банки за год удваивают свои доходы.

Но оставим эту страну, в которой столь же прекрасно присутствовать, сколь трудно и временами противно быть в повседневности, просто жить изо дня в день. Только вот природа сглаживает и утешает. Раз, другой в день выйдешь на бровку мошава, и перед глазами - святая чаша Тивериадская выгибает свою грудь под ласку небесному своду, упираясь в горную крутизну Галилеи и Голан.

Иногда, как и сейчас, судьба моя представляется неким сумматором, информация в который вводилась не без моего участия. Еще в Челябе получили благожелательное предупреждение: лучше будет для Люси и детей, если сразу же назваться еврейкой. Первая реакция была не совсем точной, хотя и честной - не следовать совету. Так и сделали, несмотря на всяческие уговоры. Честности было мало, не хватило душевной чистоты и глубины, как и элементарной гражданской широты. Одно объяснение - слишком уж высоким был уровень шумов, основа основ оказалась размазанной на фоне нетривиальных событий и забот. Только в Вене шум стал падать и сразу же начала выявляться чистота: нельзя ехать в страну, где могут существовать национальные ограничения. Я постоянно возвращался к этому в разговорах с Люсей, но ... увы!

В Вене всего два дня, полная изоляция и нет информации, а рядом - въедливая рижанка, выдающая себя за сионистку и подозревающая нас во всех грехах, оцепенелая Люся с притихшими близнецами на руках, твердящая, что уже отправлена в Хайфу телеграмма и нас будут встречать. Автобус в Вене до аэропорта запомнился мучительно сдерживаемой потребностью схватить детей и выпрыгнуть на волю, но оставалась надежда на порт. Но порта не было: подкатили с заслоном полицейских машин к трапу, и уже на нем пытаюсь пробиться в оцепенелое сознание жены: еще не поздно, спустимся, уйдем, взвесим еще раз ... увы!

... Прилетели, и тут же начался хоровод вокруг меня. Не успели войти в здание, как все оформили, посадили в автобус и повезли в Мевассерет, да так, что встречавшие Ира с Мишей не успели за нами. А затем целый год высокие попечители посещали меня с очередными своими прожектами, каждый раз удивляясь тому, что я еще не "свалил". Импульс всего этого внимания был дан в Вене, когда я, попросив встречу с консулом, отчетливо и, понятным образом, взволнованно задал один вопрос: куда мне с семьей ехать, поскольку есть профессионально и национально отягчающие обстоятельства. Я просил отнестись ответственно, поскольку речь идет о судьбе целой семьи; откровенно, поскольку осложнения при неверном решении дадут себя знать. Консул голосовал за Израиль. После обеда он приехал с женой, наперебой убеждали, как славно нам будет, как будут опекать, как мы нужны стране и т.д. и т.п. В одном консул сдержал слово: с первой же минуты внимание было незаурядным.

Я менее всего склонен возлагать вину на жену с консулом. Не было зрелости, ясности ума, не было информации, не было той точки опоры, без которой решение могло быть безрассудством. Все это можно называть шумом, это верно, но верно и то, что кривляние и конформизм даже в малой дозе не проходят даром. Не были разом отринуты неправда и насилие, вот и хлебаем по сей день эту самую муть...

Здесь я пытался сказать главное, - не случайно мы и нам подобные здесь, поскольку есть и другие мотивы: некие гарантии устройства, квартиры и т.д. Стыдно то, что по природе своей я должен был бежать прочь при первом же дуновении, как только скверно запахло. Странно, что натура моя, сохранившая полвека брезгливость ко всякой подлости, вдруг примирилась на пороге свободы, и даже не выпрямилась за порогом. Правду ведь говорят: натура - дура. Да, Господь наш не злонамерен, а ироничен.

Впрочем, были обстоятельства иного рода: игра с ОВИРом в Израиль, поначалу как бы понарошке. Думал я тогда только о Штатах, и потому совершенно не интересовался Израилем. Затем, на этапе подачи бумаг вошел в активную переписку, вдруг стал изучать еврейские дела в библиотеке, акцентироваться на собственных переживаниях национального и т.д. Надо бы остановиться и понять, что к чему, в Москве помогает окружение, а в Челябе...

... Я очень рад за вас и молюсь за благополучный исход посещения консула. Я понимаю, как важно не пересидеть свое время в Риме, не попасть в отказ на чужбине. Я все время думаю и взвешиваю, нет сомнения, что кабы кто уже свой был в Штатах, мы были бы там, но сейчас сложности почти неодолимые. Смешно, но если бы мы сейчас были бы в Челябе, Америка была бы доступнее...