Лев Африканский

— Ты не имеешь права колебаться. На Востоке рождается великая мусульманская империя, мы должны протянуть ей руку с Запада. До сих пор мы жили под игом неверных. Они овладели Гранадой, Малагой, затем Танжером, Мелильей, Ораном, Триполи и Буджией; завтра в их руках окажутся Тлемсен, Алжир, Тунис. Чтобы противостоять им, мы нуждаемся в помощи падишаха. Мы просим тебя о помощи, ты не в праве отказать. Никакое занятие не может быть важнее этой миссии. Твоя семья в безопасности. К тому же ты будешь избавлен от каких-либо расходов и получишь щедрое вознаграждение. — И добавил, улыбаясь уголками губ: — Разумеется, ни я, ни мои товарищи не осмелились бы передать Барберуссу, что ты отказался.

Я располагал такой же свободой действий, как птенец, преследуемый соколом. Не имея возможности назвать подлинную причину моего колебания, не выдав при этом Нур, я не знал, какие доводы привести в пользу своего отказа.

— Когда же в путь?

— Этой ночью. В Гулете нас ждет флот. Мы завернули сюда за тобой.

Словно прося о последней милости перед смертью, я оговорил право посоветоваться с Нур.

Мне не забыть, как она отреагировала: не как наседка, а как дочь солдата, каковой она всегда и оставалась, и как мать султана, которой надеялась стать. Стоя с высоко поднятой головой и открытым лицом, она произнесла:

— Ты должен это сделать? — Она не то спрашивала, не то утверждала.

— Да, — только и смог я из себя выдавить.

— Думаешь, это ловушка?

— Ни в коем случае. Готов голову дать на отсечение.

— Нужно избежать только этого. Если же ты веришь Харуну, мы можем отправиться все вместе.

Я был не уверен, что правильно понял. Она убежденно продолжала:

— Баязид своими глазами должен увидеть свой город и свой дворец. Возможно, другой такой возможности до поры возмужания ему не представится. Морские путешествия полны опасностей, но мой сын должен к ним привыкать. Богу решать — оградить ли его от смерти или дать погибнуть.

Она была так в себе уверена, что я не стал с ней спорить, предпочтя слукавить:

— Харун ни за что не согласится, чтобы я взял с собой жену и ребенка.

— Если ты согласишься выполнить его поручение, он тоже не откажет тебе. Поговори с ним, ты сможешь убедить его.

На восходе мы уже оставили позади Гаммар. Морская болезнь породила у меня ощущение полного кошмара.

* * *

Странный город Константинополь, такой наполненный историей и все же такой новый, вечно меняющийся. Это касается и его построек, и его людей. Меньше чем за семьдесят лет османского владычества он полностью изменил свой облик. По-прежнему стоит Святая София, превращенная в мечеть, куда султан со свитой является каждую пятницу. Уже возведено множество зданий, а сколько будет еще дворцов, мечетей, медресе или незамысловатых деревянных домов, в которых поселятся тысячи степных кочевников!

Несмотря на настоящий исход из провинций в столицу, народ-победитель все равно здесь в меньшинстве и не опережает представителей других национальностей по накоплению богатств, за исключением разве что правящей семьи. В самых прекрасных загородных виллах, среди преуспевающих владельцев лавок чаще видишь армян, греков, итальянцев и евреев, причем часть последних явилась сюда из Андалузии после падения Гранады. Их не меньше сорока тысяч, и все они согласны прославлять падишаха. На рынках турецкие тюрбаны, христианские скуфейки и еврейские кипы так и мелькают, а их хозяева уживаются друг с другом без всякой злости либо ненависти. За небольшим исключением городские улочки узки и грязны, оттого состоятельные и знатные люди передвигаются на спинах носильщиков. Этим тяжелым трудом заняты тысячи бедняков, по большей части недавних кочевников или земледельцев, еще не подыскавших себе другого занятия.

В день нашего прибытия в Константинополь мы были слишком измучены, чтобы выйти в город. Плавание проходило в тяжелых погодных условиях, кроме того, нужно было достичь Константинополя до того, как султан отправится на театр военных действий. Первую ночь мы провели на постоялом дворе, который содержал грек родом из Кандии, дальний родственник Барберусса. Но уже на следующий день явились в сераль. Нур осталась за решеткой и что-то нашептывала Баязиду, невзирая на его малый возраст. Подозреваю, что в этот день она ему прилежно поведала всю как есть кровавую и славную историю его династии, вплоть до его появлению на свет два года назад.

Сам я в это время находился внутри дворцовой ограды и уже переступил порог Блистательной Порты[47], одетый в длинное шелковое платье с золотыми вставками, повторяя про себя поэму, которую мне предстояло продекламировать в честь султана. Я сочинял ее в море, между приступами тошноты. Меня окружали тысячи стражников, чиновников, горожан всякого звания — из уважения к месту все вели себя очень тихо. Я ждал больше двух часов, уверенный, что меня попросят прийти позже.