Лев Африканский

— Это моя война, я ее желал, втянул в нее своих братьев, кузенов, молодых людей своего прихода. Я не могу бежать, пусть война и приведет меня к вечному проклятию. Ты же угодил в нее благодаря капризу Провидения.

В Неаполе мальчик указал нам виллу Аббада, и только когда тот отпер нам решетку сада, Ганс нас покинул. Я чуть было не высказал пожелание свидеться однажды — мол, кто знает, мир велик, — но не стал лживыми словами портить искреннюю признательность, которую испытывал по отношению к своему бывшему ученику. И потому ограничился тем, что сжал его в объятиях, а потом смотрел, как он уходит. Во мне шевельнулось нечто сродни отцовскому чувству.

После этого настал черед Сусси обнять меня. Долгие месяцы ждал он нас, отказавшись в этот год от всех путешествий, поклявшись, что не отправится в дорогу без нас. Ничто более его здесь не держало. Баня, застолье, сон, и мы уже в порту. Самая прекрасная из галей Аббада ждала нас, готовая пуститься в плавание к берегам Туниса.

* * *

Последнее слово было начертано на последней странице, и вот уже показался африканский берег.

Белые минареты Гаммарта, благородные руины Карфагена — в их тени поджидает меня забвение, к ним после стольких крушений пристает ладья моей жизни. Разгром Рима после падения Каира, пожар Томбукту после гибели Гранады. Что это? Я ли притягиваю несчастья, несчастья ли притягивают меня?

Еще раз, сын мой, плыву я, автор и очевидец всех своих ошибок, по этому морю, сопровождая тебя в первое твое изгнание. В Риме ты был «сыном Африканца», в Африке ты будешь «сыном ромея». Где бы ты ни был, найдутся такие, кто захочет покопаться в тебе, в твоих пристрастиях. Остерегайся льстить им, подстраиваясь под их инстинкты, сын мой, опасайся прогнуться под давлением большинства! Мусульманин, еврей или христианин — они должны принять тебя таким, каков ты есть, либо погубить тебя. Когда людской разум покажется тебе ограниченным, скажи себе, что земля, созданная Господом, необъятна, как необъятны его сердце и руки. Не колеблясь, уходи за все моря, за все рубежи, удаляйся от всех отчизн, всех верований.

Я же достиг конца своих странствий. Сорок лет бесконечных жизненных перемен утяжелили мой шаг и мое дыхание. Нет у меня иного желания, кроме как прожить среди родных еще долгие годы. И из всех тех, кого люблю, быть первым, кто готов отправиться в путь к тому последнему пристанищу, где никто перед ликом Создателя не является чужестранцем.