Лев

Я не стал засиживаться на веранде, а сразу прошел в комнату. Отворив дверь, я увидел маленького Николаса, который сидел на углу моей подушки, и Патрицию, растянувшуюся на постели в бумажной розовой пижаме.

Мое изумление вызвало у нее взрыв самого ребячьего смеха. Она вскочила одним прыжком. Курточка ее пижамки немного распахнулась. Ниже шеи тело ее было трогательно белым и нежным.

— Я выбралась из дома через окно и к вам залезла так же, — объяснила девочка. — По-другому я не могла. Родителям и днем хватает со мной хлопот.

«Интересно, следит за ней Кихоро по ночам?» — подумал я. Но она уже продолжала.

— Поэтому я сейчас же уйду. Я хотела только сказать, чтобы вы проснулись завтра пораньше. Поедем смотреть, как масаи устанавливают свою манийятту, свой лагерь. Это очень забавно, вы увидите.

Масаи… Перед моими глазами мелькнула пылающая шевелюра Ориунги, морана.

— Вы согласны, да? На рассвете? — спросила Патриция.

— Да, на рассвете, — ответил я.

Маленькая обезьянка и маленькая девочка улетели через открытое окно.

V

Старый Ол'Калу и Ориунга выбрали место для стоянки своего племени в самом бесплодном уголке заповедника. Масаи, дети широких пустынных просторов, не доверяют лесистым местностям. Им чужд и враждебен культ деревьев, непонятно почитание леса. Поэтому выбор Ол'Калу и Ориунги пал на расположенный близ источника маленький холм, с которого далеко просматривалась сухая плоская равнина.

К месту стоянки не вела ни одна тропинка. Но рельеф местности позволял доехать туда на машине. Поэтому уже на рассвете мы увидели плешивый холм, на котором копошились черные силуэты.

— Вот они! Вот они! — закричала Патриция, наполовину высовываясь из окна машины. — Мы подоспели вовремя.

Она плюхнулась рядом со мной на сиденье и сказала со смехом:

— Посмотрите-ка на наших двух слуг: не очень-то они довольны! А знаете почему?

— Бого боится.

— Конечно, ведь он же кикуйю из большого города, — презрительно сказала Патриция.

— А Кихоро?

— О, Кихоро не боится масаев. У него с ними старые счеты.

Голос ее стал немножко высокомерным, как всегда, когда она меня просвещала:

— Кихоро из племени вакамба, а они очень храбрые. И раньше воевали с масаями. Даже до сих пор, несмотря на законы правительства, они иногда сражаются насмерть. Их земли граничат, понимаете?

Патриция перегнулась на переднее сиденье, где сидел старый кривой следопыт, и что-то шепнула ему на ухо на его родном языке. Кихоро показал щербатые зубы в свирепом оскале и похлопал по ружью.

— Зачем вы его раздражаете? — спросил я девочку.

— Чтобы он стал бешеным, опасным, — ответила она. — А когда он слишком разозлится, я его успокою. Это игра.

— Но он-то этого не знает?

— Конечно, не знает! — воскликнула Патриция. — Иначе не было бы никакой игры.

Кихоро — одноглазый.

Кихоро — огромный лев.

С какими новыми приятелями и до каких пределов когда-нибудь дойдет Патриция в своих играх?

Мы были у подножия холма. Патриция выскочила из машины, не дожидаясь, пока та остановится.

Солнце во всем великолепии поднималось над зарослями, но вонь грязного хлева, коровьей мочи и навоза отравляла свежий утренний воздух.

— Идите скорей! — крикнула Патриция. — Они начинают.

Она потащила меня по длинному пологому склону к вершине холма. Там была выровнена площадка в форме грубого овала. По его обводам возвышался двойной барьер из колючих кустарников, сцепленных между собой шипами. Внутри этой ограды дымилась желтоватая, густая масса, скользкая и вонючая. Это был полужидкий коровий навоз.

Чернокожие мужчины, женщины и дети топтали, разминали, переворачивали и месили эту отвратительную кашу, чтобы сделать ее плотнее и однороднее. Патриция заговорила с ними на их родном языке. Вначале на свирепых лицах застыло изумление: как, эта маленькая белая девочка знает их язык? Но затем даже самые замкнутые и жестокие лица смягчились. Женщины пронзительно захохотали, дети завизжали от радости.

Я искал взглядом Ориунгу, но не увидел ни одного из троих моранов. Однако старый Ол'Калу был здесь. Я с ним поздоровался. Он узнал меня и ответил:

— Квахери.

Затем он подал своим соплеменникам знак продолжать работу.

Волна зловония разлилась еще шире, стала плотнее, гуще. Я инстинктивно отступал и задерживал дыхание. Но Патрицию, похоже, это совсем не смущало. Девчушка, которая накануне, убегая из моей хижины, оставила после себя легкий запах мыла и лавандовой воды, — он и до сих пор исходил от нее, — эта девчушка с таким обонянием, что различала тончайшие оттенки ароматов джунглей, сейчас с горящими от удовольствия глазами жадно вдыхала отвратительную вонь.

— Ну и хитрецы эти масаи, — сказала Патриция, пытаясь заразить меня своим энтузиазмом. — Знаете, они очень умные. Построить дом из коровьего навоза! Понимаете, они никогда не живут на одном месте, у них нет ни одной лопаты, никаких инструментов, ничего. И тогда они изобрели манийятту. Они держат свое стадо весь день и всю ночь на том месте, где хотят разбить лагерь. Потом все топчут навоз, готовят смесь.

— А дальше? — спросил я.

— Сейчас увидите, — сказала Патриция. — Смотрите, они начинают.