Летопись

59. Устроив здесь дела как следовало, император вывел из крепости женщин и детей, принадлежавших мятежникам, и приказал конфисковать все имущества их, а сам, поднявшись из Меленика, отправился в Фессалонику и, отсюда перейдя через Вардарий и только лишь миновав Водины, остановился тут лагерем. Он заболел какой-то болезнью, которая была эпидемической в тамошних войсках. Пробыв здесь немного времени, — именно столько, сколько потребовалось для выздоровления от болезни, — он двинулся к Прилапу. И здесь, приготовившись прилично, захвативши с собой и машины и уложивши стенобитные орудия на телеги, направился к Велесу осаждать эту крепость и исторгнуть ее из рук врагов. Жители ее, будучи устрашены одним прибытием царя, не желая доводить дела до осады, вступили в переговоры с императором на том, чтобы им не сделано было ничего дурного, а с оружием и имуществами позволено было выйти из крепости. Взяв с императора клятву в этом, они вышли из укрепления. А когда император увидел, что их так много (их насчитывалось до 500) и притом все народ крепкий и видный, то раскаялся, что допустил такому множеству и такого сильного народа уйти к врагам и быть в числе неприятелей римлян. Но, связанный клятвой, он пустил их на волю. Двинувшись отсюда со всем своим войском, он направил путь через Невстаполь. Место, по которому он шел, было безводно, необитаемо и едва проходимо для большого войска. Таким образом, немало дней войско терпело лишения, а лошади не пили воды целых два дня. Миновав крепость Струмидзу и пройдя по областям Меленика, войско опять вступило в Серры. Здесь император получил письмо с Востока, посланное другом его, великим доместиком Музалоном, извещавшее его, что мусульмане встревожены татарами, и потому отправился в путь и подвигался вперед безостановочно в продолжение многих дней. А когда достиг Гебра, который у простого народа называется Маритзой, и узнал, что дела на востоке не в таком положении, как его извещали, то умерил скорость пути и пошел медленнее, так что стал делать обычные царские стоянки. Свернув с пути, ведущего на восток, он по прямой дороге прибыл в Дидимотик, а оттуда в Адрианополь. И затем ничего не осталось из отнятых болгарами укреплений и крепостей под их властью, исключая двух: одного весьма незначительного укрепления, лежавшего на холмах Ахриды и называвшегося Патмом, которое потом без всякого труда было взято Алексеем Дукою — Филантропином, посланным от императора для охранения Ахриды, и другой крепости, называвшейся Цепеною, очень сильной, построенной на том месте, где сходились между собой две высочайшие горы Гэм и Родопа, между которыми протекает река Гебр. Императору чрезвычайно было неприятно, что он не овладел этими крепостями, подобно другим, и что обладание ими выше его средств; особенно тяжело ему было за Цепену. Поэтому он поспешил предпринять экспедицию против Цепены и попытаться над нею своими наличными силами. А между тем лето уж проходило и близко была осень, когда это делалось. Но, не обращая внимания на время, не испугавшись и зимнего холода, он сам, один порешил привести в исполнение свое желание: двинул все войска из Адрианополя, распорядился, чтобы собрать как можно больше колесниц со всей Македонии как для передвижения машин и стенобитных орудий, так и для перевозки провианта войску, и приказал стянуть в одно место пеших воинов, вооруженных стрелами и секирами, в таком множестве, что трудно сосчитать, — а когда все хорошо и по своему желанию устроил, то, поднявшись от Адрианополя, двинулся к Цепене. Войско прошло уже четыре стоянки, как вдруг на месте, которое по своему положению очень удачно было названо Макроливадой[141] теми, которые впервые оное увидели, его войско захватила жестокая стужа. Начавшись с вечера, она превратилась во вьюгу, которая бушевала целую ночь, покрыла землю толстым слоем снега и поставила в большое затруднение императора. Место было пустое, а враги близко; не меньше сокрушало дух и ожидаемое оскудение жизненных припасов, так как это составляет самое страшное зло для войска. Приведенный в такое затруднение, он собрал на совет военачальников не только из римлян, но и из латинян и скифов и спрашивал их, что теперь им делать. Почти все они присоветовали возвратиться в Адрианополь. Император не отверг их совета, но сказал им: «Вы, конечно, советовали то, что казалось вам лучше и полезнее; но если бы я сам придумал нечто другое, при помощи Божией, то примете ли вы этот совет от меня, как от государя рассудительного, заботящегося о вас как должно?» Все они единогласно отвечали, что «угодное Вашему величеству будет принято и угодно и всем прочим». Тогда император отпустил их, чтобы они отправились в свои палатки для подкрепления себя пищей от холода, а сам, войдя в свой шатер, советовался с окружающими его лицами о том, что лучше ему сделать. Некоторые из них советовали привести в исполнение совет, данный ему на общем собрании советников, а другие, которых совет и показался императору лучшим, утверждали противное. Они говорили: «Отсюда назад до Адрианополя столько же пути, сколько и до крепости Стенимаха, и как там мы найдем в изобилии все нужное, так и в Стенимахе. Но, направившись к последнему, мы докажем неприятелю, что ни страх перед ним, ни неудобства зимнего времени не принудили нас возвратиться назад». Этот совет показался прекрасным императору, и, как только стужа ослабела и снег приостановился, он приказал подать знак к выступлению. Таким образом, взяв свои полки, он отправился в Стенимах и, приказав здесь накормить войско, прямо направился к Цепене. По дороге он зашел в город Ваткунион, где снабдил войско жизненными припасами, которых стало на много дней. Отсюда он отправил дядю своего Мануила Ласкариса, бывшего монахом и называвшегося Максимом, и начальника своего аллягия[142] Константина Маргариту сделать обзор местности и открыть удобнейший путь для движения войск. Отправившись и осмотрев местность, они донесли императору, что нашли удобный подступ, и особенно Константин Маргарита, хотя многие, знавшие ее, возражали против этого. Положившись на их уверения, император двинулся со всем своим войском. Между тем страна была повсюду неудобна для похода: скользкий лед, покрывавший всю дорогу, сделал то, что было очень трудно по ней идти, вдобавок по окраинам ее густо росли обнаженные от листьев деревья. Войско всю ту ночь грелось около горевших костров, и у многих прислуга не могла найти своих господ с их палатками. Ни на минуту не переставали все обливаться слезами, хотя и не горькими, потому что дым от горевших костров, удерживаемый густо переплетавшимися ветвями деревьев и не находивший свободного выхода на чистый воздух, расстилался понизу, сильно разъедал глаза и вызывал на них слезы. Это испытал и сам император. А как скоро прошла ночь и наступил день, узнав, что крепость недоступна для осады, император приказал войску отступить на открытое место. Войска отступили, а сам император охранял это отступление с небольшим отрядом охотников и новичков. После всех и он сам отступил, пеший, как и все, потому что невозможно было ехать на коне по скату холма.