Летопись 2. Черновики

Она словно очнулась:

— Я… я придумала… сама…

— Сама придумала — о Морготе?! Ты… ты дура, да как у тебя вообще язык-то повернулся произнести его имя!

Она словно бы и не услышала этих слов.

— Значит, это не сон? Не сказка? Он — действительно — был?

— Послушай, — лекарь понизил голос до свистящего шепота, — я, конечно, не расскажу никому, только ты уходи отсюда, ведь и тебе хуже будет, и мне… И — не рассказывай больше никому, забудь это все — поняла? Забудь!

Он поспешно вышел, бормоча под нос: «Не может быть, чтобы сама додумалась… Живуча-таки ангмарская ересь, три сотни лет прошло, а вот — на тебе… послушалась бы только, ушла бы…»

* * *

Неплохой он все-таки человек, этот лекарь. Но неужели — все правда? Значит — да, если был он — Учитель, чье имя запретно. И война — была. А тот край под ослепительно-белым небом, должно быть, и есть Благословенная земля. И златоволосый в драгоценной короне — Король Мира, а тот, мрачный, в багряных одеждах — Владыка Мертвых… И только для деревянного города нет места в полузабытых волшебных преданиях.

Но если все это правда — значит, и та зеленоглазая тоже — была, значит, это не выдумка? И это — она? Нет, не может быть. Никогда не было это, отраженное в осколке зеркальца, некрасивое веснушчатое лицо со вздернутым носом и слишком большим ртом — лицом далекой красавицы с колдовским горьким именем: Элхэ. Все — правда, но это — сказка. Странная и страшная больная сказка. Может, и была — та, другая, зеленоглазая. Только — не она. Захотелось быть лучше, чем на самом деле, только и всего.

* * *

…Костерок под защитой скал она увидела издалека.

— Здравствуй, добрый человек. Не пустишь ли обогреться?

Незнакомец в темном плаще медленно обернулся и коротким, но странно мягким, как удар кошачьей лапы, жестом показал: садись.

Она сидела молча — отогревалась — и украдкой разглядывала сидевшего напротив незнакомца.

Какой-то он был не такой. Непохожий. И непохожесть эта была недоброй: правильностью черт, странной гладкостью кожи и неживой неподвижностью лицо его напоминало увиденный во сне лик Королевы Мира. Дайре почему-то стало страшно — страшнее, чем в ночном лесу — и захотелось уйти. Лес живой все-таки, а этот похож на восставшего из могилы мертвеца.

— Не скажешь ли, добрый человек, где здесь можно ночлег найти? — она старалась сдержать дрожь в голосе.

Несколько мгновений незнакомец равнодушно-оценивающе разглядывал ее, потом ответил:

— Утром провожу. Тут недалеко.

Она пожалела, что спросила. И уйти как-то неловко — да и некуда, места незнакомые…

«Ладно. Поутру уйду тихонечко, пока он спит», — сворачиваясь в клубочек у костра, подумала девушка.

Наутро, проснувшись, она обнаружила, что незнакомец уже давно на ногах.

— Есть будешь?

Она поспешно замотала головой.

Тогда собирайся. Идем.

Зачем ее сюда привели?..

Дайру бил озноб — не от того, что в подземном зале было холодно, нет: холод этот исходил от того, кто сидел перед ней в невысоком кресле, и чудился неотрывный затягивающий взгляд из-под маски, непроницаемо-красивой, как лик Королевы Мира.

— Подойди ближе, дитя мое.

Мягкий, чарующе-красивый голос. Она уже слышала его — кажется, в том самом сне — но не могла вспомнить, кому он принадлежит.

— Что же ты делала в горах одна?

— Я… ушла из селения…

— Почему?

— Захотелось посмотреть, как люди живут на свете, господин…

— Не лги мне, дитя мое, — в ласковом голосе — тень угрозы. — Мне нельзя лгать.

— Я не лгу, господин, — холодок пробежал по спине, почему-то вернулось ощущение саднящей боли под ключицей; она облизнула пересохшие губы и повторила уже тверже, — Я не лгу.

Что-то мягко и властно коснулось ее сознания; она сжалась в комок, как маленький зверек, загнанный в угол, стараясь оттолкнуть — это, непонятное, даже зажмурилась от напряжения…

Внезапно чужая мысль отпустила ее. Дайра несмело открыла глаза — безликий подался вперед и, казалось, пристально вглядывался в нее:

— Не может быть… — в его голосе внезапно зазвучало какое-то болезненное изумление. — Невозможно… ты мертва, тебя убили — я же помню!

— Но я здесь, — каким-то чужим голосом ответила Дайра.

— Нет! Вы не встретитесь… вас нет… и тебя — тебя тоже нет… Вы не нужны, разве вы понимаете, чему он учил, — с тоской, — ведь нет, нет, это знаю только я, я понял все — за много веков, понял даже то, в чем он ошибался, и у меня достанет сил исправить эту ошибку… Послушай, — его голос снова зазвучал мягко и ласково, — оставайся здесь. Со мной. Ведь ты хочешь узнать о нем?

Неожиданно она поняла, кто это — он.

— Не от тебя. Я уйду.

Безликий тихо рассмеялся:

— И я говорил с тобой, как с достойной!.. Да что ты можешь, неграмотная беспамятная дурочка… смертная! Иди, ты мне не нужна. Все равно тебе никто не поверит. Иди, иди. А я-то подумал было, что ты — помнишь!

Внезапно она поняла, почему ей так знаком этот голос. Слишком много поняла — словно в короткой ослепительной вспышке; и, не успев даже удивиться: