Летом сорок второго

– Держите заданное направление, – приказал он пилоту, – пытайтесь связаться с остальными.

Спрятав карту обратно в голенище, он попытался подумать о другом, вспомнил семью. Но сквозь милые сердцу лица лезли видения: туман пропадает, внизу начинают хлопать вражьи зенитки, в поле зрения появляются самолеты с крестами на фюзеляжах, заставляют приземлиться. Его встречает сам Паулюс, тот самый, что еще день назад затравленно огрызался из своей мышеловки.

Через двадцать минут пилот сообщил:

– Самолет обледеневает, товарищ Первый. Вынужден искать посадочную площадку.

Начштаба напряг волю, ответил без тени тревоги:

– Давай, сынок, действуй. Ты уж сбереги наши жизни. Они народу еще послужат.

– Постараюсь, товарищ Первый.

«Кукурузник» стал снижаться, мелькнула из тумана макушка дерева. Самолет вильнул, летчик испуганно выругался в рацию. Начштаба скрипнул зубами:

– Сажай же… Сажай свою «этажерку»!

И тоже добавил обойму мата.

Колыхнулась под брюхом самолета земля со следами не растаявшего снега. Начштаба отчетливо разглядел черноземные комья. Шасси ударилось о мерзлую пашню, машина хрустнула всем телом, что-то в ней с треском отвалилось. «Кукурузник» прыгнул еще раз и больше не взлетал, дрожа и прыгая, начал тормозить…

Пилот обернул побледневшее лицо:

– Чуть не гробанулись…

Начштаба сдернул шлем со вспотевшей головы:

– Как в перину посадил… молодец, сынок.

Летчик сквозь смех приговаривал:

– Когда б не зима, так на вспаханный чернозем мягко сели бы.

Прощаясь, генерал жал своему спасителю руку:

– А ведь ты не знал, кого везешь?

– Нам такое знать не полагается.

– Ну, фамилию тебе не скажу, а вот ты мне свою назови – в синодик поминальный запишу, за здравие молиться буду.

– Шутите, товарищ Первый, – расплылся в улыбке пилот, про себя ликуя: «Орден выпишет! Вот я какой счастливый!»

Из тумана залаяли собаки. Начштаба пошел на шум, оставив пилота наедине с пострадавшей машиной. Скоро выплыл из молочной пелены плетень, за ним пустая левада и соломенная крыша хаты.

Хрустя подошвами сапог по высохшей тыквенной ботве, генерал осторожно прокрался через задворки. Из хлева вышла баба с подойником, увидела военного, замерла в недоумении.

– Что за район? Фронт далеко?

Баба махнула в сторону предполагаемого фронта:

– Далеко, милый.

– И немцы там же, на фронте?

– А где ж им быть? Наши держат, не пущают.

Генерал облегченно выдохнул:

– Ну, хоть у своих сели. До ближайшего города сколько?

– Калач в тридцати верстах.

– Транспорт какой-нибудь найдется у вас в колхозе?

Под вечер генерал сидел в штабе местного истребительного батальона, выслушивал истории приземления своих попутчиков. Самолет артиллериста рухнул в бурьян недалеко от Калача. Машина главы авиации врезалась в провода и разбилась, но пилот и генерал отделались только ушибами. По телефону начштаба связался с Бутурлиновкой, сообщил о своей судьбе без подробностей командующему фронтом, на чьей территории планировалось проводить операцию:

– Да, нас не ждите. Утром выезжайте автомобилем прямо на Осетровский плацдарм. Проведем рекогносцировку района предстоящей операции. Разработаем диспозицию на месте. – Повесив трубку, повеселевший начштаба с яростью потер ладони: – Ну что, еще чайку попросим?

И бодро хлопнул своих коллег по плечам.

Глава 27

На Саратовском вокзале остановился поезд. Из пассажирского потока отделился невысокий гражданин в крестьянском полушубке и малахае. Увидев на перроне коменданта вокзала, поспешил к нему:

– Товарищ комендант, не подскажете, как мне найти сержантскую школу?

Комендант оценивающе окинул приезжего взглядом, указав на дымящий паровоз, отходивший с другого пути, стал цедить слова через левый угол рта, едва приоткрывая его:

– Вон она, школа сержантская, на фронт отправляется.

Гражданин бросился к отходившему составу, стал звать, прыгая через пути:

– Безрученко! Есть Безрученко?

В открытом дверном проеме стояли молодые сержанты, один из них откликнулся:

– Федька, что ли?

– Да! Федор Безрученко!

– В другом вагоне, – указал сержант, – следом за нами.

Поезд только набирал обороты, гражданин легко нагнал следующий вагон. На его призыв в дверях показался удивленный Федор:

– Крестный, ты откуда здесь?

– Привет, Федька! Вот приехал на оборонный завод устраиваться.

– Как там дома? Как наши? – торопился Федор, видя, что поезд ускоряется.

– Всех из деревни выселили, твои в Майданку переехали. Мать тебе гостинцев собрала, да, видать, не успею из сумки достать, на самом дне они. Возьми вот денег немного. – Крестный протянул Федору свернутые купюры.

– Спасибо! А мы вот на фронт.

– С Богом, Федор! Гляди там, не подставляйся!

Федор грустно улыбнулся, помахал остановившемуся на краю перрона крестному. Когда поезд разогнался, Федор задвинул двери теплушки, присел на дощатые нары. Встреча с крестным всколыхнула череду воспоминаний из детства. Стали проплывать лица друзей и родных, пологое Донское левобережье, где он не раз встречал зарю с удочкой в руках.

– Чего загрустил, Безрученко? – прервал его воспоминания знакомый голос. – По мамке соскучился?