Летящие по струнам - скользящие по граням

Близился к концу второй год моего и моей команды нахождения на Земле Магии. Заканчивалась весна и вскоре должно было наступить первое июня. Месяцы эти были прожиты мною нельзя. Пусть и далеко не самым доскональным образом, но я изучил основы колдовства и теперь, как говорит дед Максим, мог изучить всю оставшуюся колдовскую науку по книжкам и колдуя сам, как это делали в Московии очень многие колдуны. Школ колдовства было немного, а оно само было настолько многообразно, что никто даже и не отваживался свести его всё воедино, но даже этого Светлой Руси вполне хватало. Мне, честно говоря, нет. Помимо этого я, наконец, выучился русской кавалерийской езде и мог полностью обходиться без уздечки. Такая скачка давала ощущения полного слияния с конём и наполняла душу восторгом. Мы с Тишкой довольно часто седлали своих магических коней, вскакивали на них и верхи мчались в степь. Бешеная скачка горячила и пьянила нас лучше любого вина и рождала в душе такой восторг, что я даже побоялся бы с чем-то сравнивать его, чтобы не пробудить в душе Матвея вполне закономерные требования. Парню этой весной уже стукнуло двадцать, а он до сих пор так ни разу и не поцеловался с девушкой.

Да, это была самая настоящая проблема. Впрочем, разрешалась она весьма просто, внутренними вирджсёрфингами в глубины моей памяти. Если я не очень-то стремился посвящать Мотю в нашу странную треугольную любовь, которая так бесила Элен, да, и не её одну, то все остальные мои любовные похождения, а их в общем-то набиралось немало, с полсотни штук, сделались для Матвея предметом экскурсов и вот их-то он совершал один, без меня. Хотя надо сказать, дела складывались таким образом, что скорее всего в Кёнигсберге мне точно придётся искать себе новую подругу. Увы но баронесса Симона де-Монфлёр из городка Омаль, что в Пикардии, хотя и была большим другом для меня и Матвея, как к парню, относилась к нам очень прохладно, даже с какой-то ледяной холодностью, но зато была по уши влюблена в молодого боярина Николая Серебряного, стройного, красивого русоволосого, гибкого атлета со скандинавской рожей и до безобразия голубыми глазами, на которого по новому запала Лизка.

В общем две эти девицы, одна ещё вполне юная, а вторая успевшая многое повидать на своём веку, но от этого вовсе не ставшая циничной старой грымзой, воспылали страстью к Николеньке и Гарику в одном флаконе и уже мысленно предавались всем мылимым и немыслимым любовным утехам с ним. Меня, с ангельской физиономией Моти и его чувственными губами Дон Жуана, они дружно вывели в отставку и выставили за скобки. Нет, Лиззи была бы вовсе не прочь отдаться мне со всей своей страстью и пылкостью чувств, но при одном единственном условии, если ей удастся заглушить Симону, а мне Матвея-младшего. Поэтому, поговорив друг с другом наедине, мы решили, что мне будет куда пристойнее найти себе и Мотьке подходящую девушку в Кёнигсберге и пусть если уж не я, так мой носитель втрескается в неё по уши. Лиззи, выслушав меня, вздохнула, обозвала гнусным кобелём и согласилась, что так будет лучше. Она уже успела натворить дел в Омале, раскрыв своим многочисленным подругам, а также своей матери и старшим сёстрам такие таинства любви и наслаждения, что те просто обалдели от услышанного. А потом принялись долбить своих супругов и мечтать о таких мужьях и любовниках, которые смогли бы всё это воплотить в жизнь без каких-либо малейших купюр и изъятий.

Между тем папаша Симоны, барон Шарль де-Монфлёр, минувшей зимой попытался выдать её замуж и из этого вышел полнейший конфуз. На неё положил глаз молодой военный, граф де-Ферре, капитан гвардейского полка тяжелой королевской кавалерии. Симона первым делом потребовала очной ставки в присутствии своей матери и родителей соискателя её руки и сердца. За чашечкой кофе она устроила Пьеру допрос с пристрастием на тему, что такое любовь-морковь и, заявив ему о том, что она девственна, поинтересовалась, как тот будет справляться с такой проблемой. Кавалерист с напускной важностью заявил, что сделает это легко, но быстро запутался в объяснениях и, известив всех о некоторых подробностях своего обращения с женщинами, был сурово высечен и обвинён в мужланстве. Более того, Симона посетовала, что тот сделает калекой любую девственницу и навсегда привьёт ей ненависть к сексу. Молодой граф, мужчина тридцати двух лет от роду, жутко обиделся и тогда Симона выкинула совсем уж неожиданный фортель, предложив ему спуститься в фехтовальный манеж и показать хотя бы то, каков он со шпагою в руках, если мужлан мужланом в постели с девушкой.