Отец Юнгерикс засмеялся, обрадованный тем, что снова ухватил нить беседы.
– Это есть проконсул Марк Амелий Скаурус, – пояснил он. – Он стоит давно для память. Он великий муж.
– Но он – эталон? – настойчиво повторила Тэкла.
Отец Юнгерикс видел, что этот вопрос для нее почему-то очень важен, и застрадал оттого, что совершенно не знал, как ответить. Слово «эталон» применительно к памятнику Марку Амелию Скаурусу было старику священнику решительно непонятно. В незапамятные времена монумент возвели по приказанию Муниция Лентата, преемника Скауруса, – вот и все, что он знал.
Поэтому он ответил наугад:
– Ни в одном случае. Нет.
Тэкла тотчас просияла, и глядя на нее расцвел и отец Юнгерикс.
– Очень хорошо, – сказала она, – я могу продолжать. Я шла в Могонциак по важному делу и со мной был патриций. Его имя – Альбин Антонин, из болонских Антонинов. Он направляется в Лютецию, где унаследовал удел от своего родственника.
– Я глубоко вникаю, – заверил ее отец Юнгерикс.
Подбодренная этими словами, Тэкла перешла прямо к сути:
– Его похитили!
– Украли? – уточнил старик, не веря услышанному. – Хвать? Цоп? Как вор?
Тэкла закивала головой в высоком уборе.
– Именно!
– Это есть naiteins, – сказал отец Юнгерикс серьезно. – Святопреступление. Покушение на совершенное тело, которое есть подобий от Адам.
– Вы абсолютно правы, святой отец, – разволновалась Тэкла. – Я расскажу все, а вы уж решите, сможете ли нам помочь.
И она рассказала – про клоны Корнелия Суллы, про нелегальную генетическую лабораторию, скрытую в густом лесу, и про главаря всей банды – жуткого типа по имени Европиус.
На протяжении этого рассказа священник переспрашивал ее по многу раз, чтобы быть уверенным в том, что ничего не пропустил и не перепутал. При имени «Европиус» он долго, с недоумением щипал себя за манжеты – такая уж у него была привычка – а потом переспросил:
– Точно ли Европиус?
– Нет, – признала Тэкла. – Может быть, как-то иначе. Но похоже.
– Ты его видела лицом перед лицо?
– Нет… только объедки на блюде и кувшин.
– Много лет давно назад, – заговорил отец Юнгерикс, – ловили банду Метробиуса. Он хватал и грабил люди, делал ужасное дело с их телом. У него лабораториум, много оборудований – все украденный.
– Это он! – горячо сказала Тэкла. – Я просто уверена! У, гадина!
Она сжала в кулачок свою руку-рукавичку и потрясла ею. Священник с тихой грустью глянул на этот маленький кулачок и покачал головой.
– Чрезвычайно недостаточно, – заметил он. – К счастью, Церковь есть соборный разум. Мы должны войти, так как скоро богослужений для Исус Кристос.
Он открыл маленькую дверцу, и Тэкла зашла вслед за ним в полутемное помещение, где было прохладно и пахло камнем, маслом и воском.
Узкие окна, прорубленные в стенах, впускали внутрь три пары полос света, которые скрещивались перед алтарем, в самом центре и ближе к выходу – как раз там, где у стены стояла небольшая статуя, изображавшая старого человека в длинном балахоне. Перед статуей лежала горка белых камней – некоторые были разрисованы таким образом, что выглядели похожими на черепа. Между этими камнями были вставлены очень длинные и довольно кривые свечки. Многие оплыли; «черепа» были сплошь закапаны воском.
В щитовой руке каменный старик держал деревянный посох с позолоченным навершием в форме круглого хлебца, а в мечевой – наполовину развернутый свиток. Можно было разобрать надпись:
HUZDJAIP IZWIS HUZDA IN HIMINA.
Буквы, вырезанные в камне, недавно подводили темно-синей краской.
– Надо богатствовать богатства на небе, – перевел надпись отец Юнгерикс, внимательно наблюдавший за Тэклой. – Там – негниющий богатства.
– Кто этот красивый патриций? – шепотом спросила Тэкла. Статуя очаровала ее. Впервые в жизни видела она изображение старика. Аристандр-эталон был, разумеется, не вполне молод, однако назвать его стариком все-таки невозможно. Его изображение как бы испускало из себя шум полнокровной жизни, долгой и свирепой, с обилием удачно зачатых детей и хорошей пищи. То же касалось и изображений патрициев – они всегда выглядели полнокровными людьми в наилучшем возрасте. А от этой статуи истекала тишина.
– Вот и святой Ульфила-от-Тервинги, – торжественно произнес отец Юнгерикс.
Тэкла сделала изображению книксен.
Старик священник отвел ее к местам для прихожан и усадил на деревянную скамью, холодную, как крышка гроба. Тэкла уселась, недоумевая, однако перечить не решилась. Все здесь было ей удивительно – так удивительно, что и сказать нельзя. Ей хотелось бы взлететь к потолку и рассмотреть, точно ли наверху есть какие-то узоры или даже, может быть, картины? Но и этого она сделать не осмелилась.
Вскоре в церковь пришли еще мутанты – человек тридцать или сорок. Они все время пересаживались с места на место, то подходили к статуе святого и целовали «черепа», то возвращались на скамьи. Из-за алтарной перегородки иногда показывался отец Юнгерикс и что-то провозглашал. А иногда все вставали и довольно стройно пели. Тэкла не понимала ни слова, но честно вставала и даже пела вместе с остальными. Правда, только «а-а-а», но старательно и от всей души.