Лестница якобы

Кто кого закутал? Во что? В облака? Почему почивала? Какая рука? При чем здесь экзотическая приправа? Нагромоздила Алина Игоревна бог весть чего и выдает замысловатой поэзией. До Пушкина ой как далеко! Впрочем, у всех нас есть свои недостатки. От последней мысли Архипу вдруг сделалось так тепло и уютно, как у мамы в детстве на печке. Ведь и вправду, все мы люди, все мы ошибаемся, но главное, что все мы – одна большая поэтическая семья! На волне нахлынувшей нежности Якоба подошел к Лешиной и тихонько тронув рукой, сказал:

– Хорошие у вас стихи.

И пожалел, что сказал. Говорит же русская мудрость, что есть вещи, которые лучше не трогать.

– Неплохи, – согласилась руководительница, – а вот ваши плоховаты. И правильно, что пришли к нам. Поможем, что называется, раскрыться. Возведем на поэтический Олимп.

Сколько самомнения! Какой пафос! Архип ничем не выдал охватившего его отвращения и быстро отошел в сторону.

Тут же почувствовал, как кто-то его трогает. Секретарь. Альбина Петрова.

– Она у нас такая! Жесткая. Я бы сказала, жестокая. Не слушайте, хорошие у вас стихи. С душой. С сердцем. Вот, возьмите книжечку, тут теория стихосложения. Прочитаете и будете с ней на одном уровне. Недорого. Пятьдесят рублей.

На счастье, в кармане нашлась сотка. Архип с волнением распахнул тонкую брошюрку и понял, что это именно то, что ему сейчас нужно. Тут тебе и «рифма», и «ямб», и «хорей», и даже какой-то «амфибрахий»! Боги послали ему спасение – поэтическую грамотность. Горячо поблагодарив секретаря за чудесную книжку и положив в карман сдачу, Якоба попрощался с собравшимися, пообещав обязательно явиться на следующее заседание ровно через неделю.

глава пятая

Всю ночь Архип Семенович изучал удивительный трактат. Всего десять страниц, а сколько мудрости, сколько концентрированной полезной информации, собранной за сотни лет торжества поэзии! Ямб, хорей, дактиль, амфибрахий, анапест, спондей! Математика стиха! Арифметика звучания вечности!

Мир распахнулся перед поэтом в потрясающей, скрытой от простого обывателя, невероятной и в то же время доступной теперь красоте. Всего за одну ночь Якоба стал другим человеком. Теперь он понимал все, чего не видел раньше. Теперь он был согласен даже с Лешиной, даже с Некрасовым. Совершенно справедливо критиковали они его творения, полные души, но напрочь лишенные гармонии.

Архип бросился к своим стихам и обнаружил множественные нарушения хорея и ямба в написанном. О, как же далеки его стишки от того, что Пушкину казалось естественным и понятным по причине того, что гений учился в лицее, где наверняка проходили такие вещи.

Под утро уставший от волнительных событий Якоба заснул, сжимая в руках книжицу и твердо зная, что такое четырехстопный хорей и пятистопный ямб.

Разбудила Нинель.

– Ты б поел, Архипушка! – глаза заботливые, добрые. – Тебе через час к детям идти.

– Что бы я без тебя делал, сестрица! Хорошая ты моя!

За завтраком Архип не удержался:

– Всё, Нинелюшка! Я просветился!

Нинель посмотрела с интересом.

– Я понял, как писать стихи, чтобы они были как у лучших, как у Пушкина, Лермонтова, Рубцова. Представляешь, есть четкие правила, есть созвучие, есть такие интересные вещи, о которых я даже не подозревал!

Нинель кивнула. Ну да, она же учитель литературы, кое-что из этого знает и так. Может, не настолько глубоко, как открылось Якобе, но ей не в диковинку все эти анапесты…

– Я посмотрел стихи свои и нашел недочеты. Я исправлю и тогда они увидят, что я хотел сказать, а не какие-то корявости в тексте.

– Вот и молодец, Архипушка! Покажи им всем, где раки зимуют! И давай уже одевайся на встречу. Времени мало.

Актовый зал пятой школы, старенький, с побитыми стенами и крошащимся потолком, был тщательно выметен и помыт. Гул разнотонных голосов густым звуковым туманом висел над сотней кресел и стульев, заполненных людьми. Мальчишки, девчонки, учителя, родители и другие, не входящие в школьную классификацию субъекты, по разным причинам оказались здесь, дабы приобщиться к высокому миру поэтических образов и аллюзий.

– Вы должны прийти! – сказала по этому поводу неделю назад на общешкольной линейке директриса. – Иначе это будет неуважением к культуре и лично ко мне.

Архип раскладывал бумаги на столике, установленном на сцене. Происходящее напоминало ему какую-нибудь встречу с Евгением Евтушенко, виденную по телевизору. Конечно, более скромных масштабов, в связи с не такой уж огромной величиной поэта.

Наконец ведущая, учительница в солидном возрасте и строгом платье, сидевшая рядом с Якобой, взяла микрофон:

– Друзья! Мы собрались здесь не как учителя и ученики. Мы пришли сюда не для того чтобы праздно провести предстоящий час. Нет. Сама судьба объединила нас, чтобы показать волшебный мир слова… Абрамов! – голос учительницы профессионально взлетел от контральто к сопрано. – Тебе неинтересна поэзия?! Тебя не волнуют высоты духа?!

Красный от стыда Абрамов неловко поднялся над товарищами по заднему ряду.

– Мне интересно, – промямлил он. – Волнуют.