Лестница

Шарнов приложил к губам палец, и профессор, выставив вперед ладони, сделал несколько приглаживающих движений: мол, все понял, молчу-молчу-молчу!

Только сейчас Тепляков обратил внимание на руки Дименского, на ладони, покрытые бурыми нашлепками мозолей, с обожженными пальцами, еще не совсем зажившими царапинами и ссадинами, — они походили на руки слесаря, но никак не профессора.

Шарнов закрыл за собой дверь, приблизился, пожал каждому руку.

— А вы снова-здорова, профессор? — укоризненно покачал он головой.

— Так ведь, дорогой мой Данила Антонович, всё, знаете ли, как-то не так. Странные людишки нас окружают, новая формация — никак не привыкну.

— А я к Теплякову, — сообщил Шарнов. — Вот и пришлось вырядиться. Так что вы меня не выдавайте.

— Ни-ни-ни-ни! — замахал руками Дименский. — А вы, стало быть, знакомы. Оч-чень хорошо! А то я смотрю, мой юный друг несколько скукожился.

— Есть от чего, есть от чего! — поспешил на помощь Теплякову Шарнов. — Я на минутку. Пока меня не успели разоблачить.

— Все понял! — воскликнул громким шепотом Дименский, встал, подошел к двери, приоткрыл, выглянул, затем вышел и так же тихо прикрыл.

Шарнов осторожно опустился на соседнюю кровать, прислонил пакет к тумбочке.

— Хороший мужик этот Дименский, — произнес он с теплой улыбкой. — Но не от мира сего. Да. Вот и страдает. Впрочем, речь не о нем. В общем, Юра, дело такого рода. Пока наверху в глубоком раздумье. Ты держишься прежней версии: сексуальные домогательства. Дело в том, что родственники Укутского добиваются такого процесса, который бы показал, кто в этом мире хозяин, а кто ему бессловесный слуга. Следовательно, слуга всегда неправ. Соображаешь? Оказывается, Укутских этих довольно много. Но большинство из них не местные. Когда папаша Мих-Миха отправился в мир иной, они не проявлялись. Теперь решили, что пришел их черед. Среди них имеются и весьма влиятельные люди. Идет, так сказать, консолидация семьи. Местные Укутские — так, мелочь. Я думаю, что все это проявится в ближайшее время. Учти, ты не одинок. Скукоживаться тебе нельзя. Усек? Ну, то-то же. Мы тебе поможем. Вот пока все, что я хотел тебе сказать. Поправляйся. Я тут кое-что тебе принес. Апельсины там. Разберешься. Ну, бывай.

Только возле двери Тепляков поблагодарил бывшего следователя. И тут же позвонил Машеньке, предупредив ее, что в ближайшие два-три дня не сможет с ней встретиться. Машенька приняла это сообщение спокойно, попросила лишь звонить ей как можно чаще: похоже, она куда-то торопилась. Возможно, слова Теплякова не дошли до ее сознания. Между тем ее спокойствие и торопливость вызвали в его душе нестерпимую тоску, он почувствовал себя брошенным и несчастным.

Глава 25

Маша Яловичева в тот день действительно торопилась и лишь поэтому так спокойно восприняла звонок Теплякова и сообщение о невозможности встречи с ним в ближайшие дни. Она только что вернулась из школы и теперь примеряла свои немногие наряды, крутилась возле зеркала, поворачиваясь то так, то этак, и все они ей не нравились, все казались устаревшими, выжившими из моды, а иные были коротки или тесны.

В эти суетливые минуты как раз и позвонил Тепляков. Если бы не его звонок, она, быть может, и не вспомнила о своем наряде, в котором ходила с Тепляковым в театр, так ему понравившемся. Белое платье из шифона с подкладкой, пышным подолом, белыми перчатками до локтей было куплено на распродаже летом минувшего года специально для выпускного бала. Маша после того испорченного театром вечера убрала его в мамин шифоньер, в надежде, что придет время, когда она блеснет в нем не только на выпускном балу, но и рядом с Тепляковым в каком-нибудь особенном месте, может быть, даже и в театре, но не в этом, а в другом — красивом, с красивыми и нарядными артистами, куда придут такие же красивые и нарядные зрители.

Она достала платье из шифоньера, разложила на постели. Выглядело оно привлекательно и свежо. Оставалось лишь кое-где коснуться утюгом, надеть на себя, и можно отправляться в ресторан, куда весь класс сегодня, на первой же переменке, был приглашен Владькой Чубаровым на свое восемнадцатилетие.

Это приглашение, с одной стороны, никого в классе не удивило, потому что у Владьки отец — главный прокурор города, а это такая большая шишка, что разглядеть ее можно лишь издалека. У Чубаровых почти в центре города свой четырехэтажный особняк, и не какой-то там — четыре стены с окнами, а будто сошедший из сказок настоящий царский дворец. Но принадлежит он не Владькиному отцу, а его бывшей жене, с которой отец разошелся, едва заняв нынешнее кресло. По общему мнению городских обывателей, теперь доходы жены, занимающей какую-то должностишку в какой-то ООО, это будто бы ее собственные доходы, а прокурорская зарплата — это отдельно, так что перед законом о госслужащих прокурор чист, как стеклышко. Как бы там ни было, а снять для своего сына целый ресторан Владькиному отцу ничего не стоило. Правда, не самый большой в городе, но зато один из самых лучших.