Леопард

Кайя стояла в дверях спальни и смотрела на него. Для всех остальных – толковый, амбициозный комиссар полиции, счастливо женатый отец троих детей, а вскоре – будущий руководитель нового, гигантского Крипоса, который будет заниматься расследованием всех убийств в Норвегии. Для нее, Кайи Сульнес, – мужчина, в которого она влюбилась, как только увидела его, который соблазнил ее по всем правилам искусства плюс еще пара нестандартных приемов. Он с ней справился легко, но это была не его вина, а ее. В основном. Как там сказал Харри? «Он женат и говорит, что ради тебя уйдет от жены и детей, но никогда этого не сделает?»

В точку. Разумеется. Вот так все банально. Мы верим, потому что хотим верить. В богов, потому что это заглушает страх смерти. В любовь, потому что это скрашивает наши представления о жизни. В слова женатых мужчин, потому что их говорят женатые мужчины.

Она знала, что скажет Микаэль. И он это сказал:

– Мне пора домой. Иначе она удивится.

– Знаю, – вздохнула Кайя.

И как обычно, не стала задавать вопрос, который всегда у нее возникал, когда он так говорил: «Ну и что же, что удивится? Почему не сделать так, как ты уже давно обещаешь?» И другой вопрос, появившийся у нее с недавних пор: «Почему я уже не так уверена, что хочу, чтобы ты это сделал?»

Харри ухватился за перила лестницы, ведущей в гематологическое отделение Государственной больницы. Он взмок от пота, промерз насквозь, зубы клацали, как двухтактный мотор. И он был пьян. Опять. Его мутило от «Джима Бима», от этих сволочей, от самого себя, от всей дряни. Он поплелся по коридору, в конце которого уже различил дверь в палату отца.

Из сестринской высунулась медсестра, посмотрела на него и снова скрылась за дверью. Харри оставалось метров пятьдесят до двери в палату, когда сестра и какой-то совершенно лысый санитар двинулись по коридору наперерез ему.

– Мы здесь в отделении лекарства не храним, – сказал лысый.

– То, что вы говорите, не только наглая ложь, – сказал Харри, пытаясь удержать равновесие и не слишком клацать зубами. – Но еще и грубое оскорбление. Я не наркоман, а родственник, я пришел сюда навестить отца. Так что, пожалуйста, посторонитесь.

– Простите, – сказала медсестра, которую немного успокоила четкая дикция Харри. – Но от вас разит, как от целой пивоварни, и мы не можем разрешить…

– На пивоварне варят пиво, – сказал Харри. – А «Джим Бим» – это бурбон. Что означает, барышня, что от меня разит, как от самогонного аппарата. Это…

– И тем не менее… – Санитар ухватил посетителя за локоть. И застонал, скривившись от боли, когда Харри заломил ему руку за спину. Потом отпустил и просто стоял и смотрел на него.

– Звони в полицию, Герда, – тихо произнес санитар, не выпуская Харри из поля зрения.

– Если не возражаете, позвольте мне этим заняться, – прошепелявил кто-то у них за спиной.

Сигурд Алтман. Он появился с папкой под мышкой и приветливой улыбкой на устах:

– Показать вам кабинет, где мы храним наркотики, Харри?

Харри качнулся вперед и назад. Два раза. Сфокусировал взгляд на маленьком, тщедушном мужчине в круглых очках. Потом кивнул.

– Сюда, – сказал Алтман и пошел по коридору.

По правде говоря, кабинет Алтмана оказался чуланом. Без окон, без признаков вентиляции, только стол и компьютер. Имелась еще раскладушка, на ней Алтман, по его словам, может подремать во время ночного дежурства, в случае надобности его будят. А еще там стоял шкаф, хранящий в себе, как предположил Харри, возможности химического закабаления и расслабления.

– Алтман. – Харри, сидевший на краешке раскладушки, громко причмокнул, как будто у него на губах был клей. – Необычная фамилия. Знаю только одного, которого так звали.

– Роберт, – сказал Сигурд Алтман, сидевший на единственном стуле. – Я вырос в глуши, в маленькой деревушке, и мне там не нравилось. И как только я оттуда уехал, то решил сменить и фамилию – она была слишком обыкновенная и заканчивалась на «сен». Мотивировал я это тем, что Роберт Олтман[98] – мой любимый режиссер, что, кстати, правда. Наверное, тот, кто рассматривал ходатайство, был в тот день пьян в стельку, потому что все получилось. Время от времени надо перерождаться. Никому из нас это не повредит.

– «The Player», – сказал Харри.

– «Gosford Park», – сказал Алтман.

– «Short Cuts»[99].

– О, шедевр.

– Неплохой, но перехваленный. Слишком много тем. Все эти прибамбасы усложняют действие, а в этом нет нужды.

– Жизнь сложна. Люди сложны. Посмотрите его еще раз, Харри.

– Ммм…

– Как дела? Есть ли успехи в деле Марит Ульсен?

– Успехи налицо, – сказал Харри. – Тип, который это сделал, сегодня задержан.

– Боже. Ну тогда понятно, что вы праздновали. – Алтман опустил подбородок на грудь и взглянул поверх очков. – Стало быть, я смогу рассказать моим возможным внукам, что именно мои объяснения про кетаномин позволили раскрыть дело?

– Сможете, если захотите, только на самом деле его разоблачил собственный телефонный звонок. Он позвонил на телефон одной из жертв.

– Бедняга.

– Кто бедняга?