Он любил Машеньку, а потому простил… Он вспомнил запах ее волос, молекулы вкуса ее кожи, до сих пор не сглотнувшиеся с языка, цветочную горечь ее лона…
В эту же самую минуту Леонид осознал, что готов к новой попытке Полета. Но теперь, узнавший на практике всю тщетность достичь в нем цели, готов был довольствоваться малым – любовью к своей жене и имитацией невозможного.
Он вернулся к ней, найдя Машеньку в слезах, обнял ее нежно, насколько способен.
– Прости меня, – прошептал, ласково целуя там, где недавно еще рвал зубами.
– И ты прости меня, – сквозь слезы улыбалась она.
– За что? – удивлялся он.
Она сама не знала, за что просит, но чувствовала, что принесла мужу какое-то огромное разочарование, какую-то боль, которую ей не дано разгадать.
– Я люблю тебя!
– Я люблю тебя, – ответил он.
Спустя секунды: он вновь летел по Вселенной ее существа, но теперь он не был новичком, который принимает Планетарий за настоящий Космос… Обман, он на то и обман!.. Но и от Планетария можно получать удовольствие, если когда-нибудь надеешься попасть в Космос. Или не надеешься… Не известно, когда это удовольствие значимее…
Он больше не кусал ее злобным волком, так как познал разочарование и переносил новое гораздо легче. Леонид был слегка отстраненным, наблюдая за меняющимся выражением лица жены… Она восхитительно страдала от его полета. В ее чувстве было столько естественности, столько простоты чистой муки, что он вновь позавидовал женскому организму, созданному обманывать, но никогда не быть обманутым…
В эту ночь он совершил девять тренировочных полетов, а наутро отправился куда-то надолго, поцеловав Машеньку на прощание обычным поцелуем, в котором она определила что-то новое, чрезвычайно обрадовавшее ее.
Сама Машенька в этот день никуда не пошла, даже в церковь. Она вообще никуда не выходила неделю, так все у нее с непривычки болело… А потом, в первый день Великого поста, Машенька почти сутки простояла на коленях перед ликом Божьей Матери, благодаря Богородицу за счастье…
Выслушав фантастический рассказ завхоза Берегиводы о психиатрическом феномене, полковник Дронин решил сначала попугать бывшего следователя за неправдоподобный пасквиль.
– Мало вам несоответствия служебному положению? – поинтересовался.
– Я соответствую и очень, – не испугался завхоз. – Готов сейчас на службу!
– Говорите неправду, а за это сажают.
– Правда, и только правда!
– Как в США, говорите.
– Правда, она – одна.
– Не скажите… – давил Дронин.
– Много лет прошло. Стал бы я врать сейчас, если бы все неправдой было? Сказал бы, что по пьяни или по злобе ляпнул… А я и сейчас подтвержу, парень шесть лет в камере без еды и питья просидел! Проверяйте!
– Проверим! – пообещал Дронин.
Он отпустил Берегиводу, пообещав скорое свидание, а сам вызвал капитана Рыкова и велел срочным образом искать сына расстрелянного Криницина-Северцева.
– Как его имя? – поинтересовался Рыков, приготовив для записи блокнотик.
– Вот с выяснения имени ты и начнешь!..
12
– Хмуров! – закричала она на все бескрайнее поле. – Хму-у-у-ро-о-ов! – разнесло эхо по России.
А он шуршал навстречу к ней, перебирая ногами, как когда-то – козликом. И столько счастья было на его морщинистом лице, что проливалось оно из глаз слезами…
Она обнимала его, словно отца родного, которого чудом застала в живых. Он не скрывал слез – плакал ребенком, одновременно улыбаясь.
– Ангелина, – приговаривал.
– Хмуров, – вторила она ласково.
Солдат, оглядывающий окрестности в бинокль, дивился такой умильной картине. Обычно здесь никто не обнимался, а тем более баба незнакомая с инструктором.
– Как ты, Хмуров?
– Ничего, – ответил старик. – А ты?
– И я ничего.
Они были совершенно родными, хотя понимали, что не знают друг о друге ровным счетом ничего. Когда-то он учил ее стрелять, а она научилась… Но душа Гели так и осталась для Хмурова загадкой. Вот и сейчас, обнимаясь родственниками, они искали тему для разговора, пробуя неуклюже.
– А помнишь Прокопыча? – отыскался у старшины вопрос.
– Помню.
– Прокопыч до генерала дослужился…
– Да что ты!..
– Да…
– И где он сейчас?
– А нигде… Скончался в одночасье от кровоизлияния в мозг!
– Да что ты!.. Жаль…
Они долго еще разговаривали почти ни о чем. Вспоминали красоту природы того места, в котором школа располагалась, приезд героя генерала и адъютанта Неслыхало.
– И что сейчас с этим генералом? – казалось, сам себе задал вопрос Хмуров.
– Тоже скончался.
– От инсульта?
– От грибного супа. Поганку съел.
– Всяко бывает…
Они выговорили все, что знали совместного, а потом долго смотрели в сторону горизонта, на фоне которого выделялись мишени.
– Постреляешь? – спросил Хмуров.
– Ага, – ответила Ангелина.
– Ну, пошли…
Такого изобилия оружия она никогда не видела. Половину систем не знала вовсе. От энергии, исходящей от смертоносного железа, шагнула назад.
– Сколько лет прошло, – поняла она.
– Ты тогда все хорошо сделала?
– Нормально.
– Я и не сомневался, – удовлетворенно качнул головой Хмуров. – «Токаря» хочешь?
– А есть? – вскинулась она, сразу осипнув глоткой.