Леонид Филатов

Совсем же странная история… но я ее тоже расскажу. Когда все кончилось и Лёня ушел, мы с Сашей Адабашьяном пришли в Дом кино на гражданскую панихиду. А мы оба маленького роста. И к нам подошли какие-то люди из организаторов и говорят: «Вы, вот вы! Вы хорошие ребята, у вас были хорошие связи и отношения — вы понесете гроб». Мы с Адабашьяном пошли туда, встали, где были выбранные нести Лёнин гроб. И, когда стали поднимать гроб, выяснилось, что мы с Адабашьяном никак не годимся, потому что там в основном таганские были ребята, здоровые такие… и мы с Адабашьяном пытались дотянуться до гроба, и на нас посмотрели, как на зачумленных, говорят: не, не, не… Ребят, вылезайте оттуда, понесете фотокарточку. И дали нам с Адабашьяном фотокарточку Лёнину. С другой стороны, говорят, это почетно, прямо первые пойдете, а уже гроб за вами понесут, а вы с фотокарточкой с Адабашьяном пойдете. И мы с фотокарточкой встали…

* * *

И вдруг подбежал какой-то безумный в слезах и, падая на колени, закричал: «Прошу вас! Прошу вас! Дайте я понесу фотокарточку. Прошу вас, я не смогу жить дальше, если я не понесу фотокарточку!» И мы с Адабашьяном покорно отдали фотокарточку. Когда стали всех ровнять и строить, к нам опять подошли организаторы, говорят: «А где фотокарточка-то? Где фотокарточка?» И мы с Адабашьяном, как два, по меньшей мере странных человека, сказали: «Вот у нас отобрал вон там человек». — «Как? Как вы могли отдать фотокарточку? Вы что? А кто этот человек?» Мы говорим: «А мы не знаем. Он тут рыдал и говорил, что это для него главное дело жизни и сейчас, так сказать, понести Лёнину фотокарточку». — «Вы что, сумасшедшие, больные, как вы могли это сделать?» Пошли к этому самому, который держал фотокарточку, говорим: «Отдай фотокарточку». — «Вот я умру лучше, но не отдам!» Стал, так сказать, собираться скандал: там, поставьте гроб, мы сейчас у него отберем фотокарточку, кто такой вообще, как его пропустили? Но вот эта… ужасная глупость и цинизм «воспоминачества», который иногда бывает, он может вообще перекрыть все. Вцепившись в фотографию, говорить: нет. Вот я ее не отдам. Вы все меня будете видеть, что я с Лёней очень близок был и я ее попру вот самый первый и самый вообще, так сказать, самый главный в этих воспоминаниях.

* * *

Нет, ничего такого в голове, когда ты думаешь о Лёне, не возникает. И нет желания чего-то доказать, чего-то свое пробуровить и что-то свое протолкать в жизнь. Лёня был особый человек, Лёня нес в душе музыку. И музыка эта была моцартовская, и человек он был моцартовский. И судьба его была моцартовская. А вся живая жизнь и, главное, радость от нее строится на том, что время от времени в этой жизни рождаются и живут Моцарты.

Сукины дети

* * *

Немедленной общей работы сразу ну не оказалось. Через какое-то время я снял картину «Чужая белая и рябой», и очень большую роль, практически главную, главную взрослую роль сыграл совершенно выдающийся литовский актер Любомирас Лауцявичюс, изумительный, на мой взгляд, актер, изумительный. Но, естественно, существовал языковой такой барьерчик, он даже не барьерчик, ну просто человек говорил с явным прибалтийским акцентом. И я в ужасе подумал: «А кто же может вообще вот эту вот актерскую работу по-человечески, по-русски исполнить?» И я попросил Лёню, причем Лёня был уже тогда в такой сумасшедшей славе, он был невероятно обласкан и славен и снимался везде: у Шахназарова, у Рязанова, у многих… В огромной славе был. И я Лёне говорю: «Лёня, попробуй». И он посмотрел, говорит: «Да, давай я попробую, но кое-что у меня может просто не получиться». И мы дошли до одного момента там, где Лауцявичюс говорит своему сыну: «Ничто не может помешать нам быть порядочными людьми». Потом повторяет: «Ничто не может помешать нам быть порядочными людьми». И потом повторяет еще раз: «Ничто не может помешать нам быть порядочными людьми». И потом уже страшным голосом кричит: «Ничто не может помешать нам быть порядочными людьми». Лёня говорит: «Вот последнее я не смогу, потому что это не это самое, не моя органика. Может быть, мы сделаем это на двоих?» Я говорю: «Как на двоих?» Он говорит: «Ну я начало озвучу: — Ничто не может помешать нам, — а в конце ты уже крикнешь». Я говорю: «Так не сойдутся голоса». Он говорит: «Да что ты, как в таком регистре не сойдутся, никто вообще не поймет ничего». И вот так мы с Лёней на пару оставили ну что ли такую странную память о нашей дружбе… Мы вместе озвучили этот замечательный текст замечательного прозаика Бориса Ряховского, сыгранный гениальным актером Любомирасом Лауцявичюсом. Ничто не может у нас забрать право быть порядочными людьми. Это важно. Это правда важно. И, может быть, ничего более важного в жизни Филатова и не было. Ничто не может помешать нам быть порядочными людьми.

Приложения

Фильмография

1970 г. — «Город первой любви» (Борис, шофер). «Мосфильм», реж.: Б. Яшин, М. Захариас

1978 г. — «Иванцов, Петров, Сидоров» (Алексей Петрович Петров). «Мосфильм», реж. К. Худяков