Леонард Коэн. Жизнь

В дальнейшем Джони Митчелл стремилась дистанцироваться от Леонарда в художественном смысле. «Мне одно время нравился Леонард Коэн, хотя когда я прочла Камю и Лорку, я начала понимать, что многие фразы он взял из их книг, и это меня разочаровало», — сказала она в 2005 году о человеке, которого когда-то называла «зеркалом моего творчества» и человеком, который «показал мне, как исследовать глубины моего опыта». Ещё она назвала его «в большой степени поэтом будуара» [24] — звучит солиднее, чем «бард гарсоньерок» (одно из прозвищ, которыми Коэна наградила британская музыкальная пресса), но всё равно это упрощение. Даже при беглом сравнении песен Джони, написанных до и после знакомства с Леонардом, становится видно, что он оказал определённое влияние на её творчество. Леонард и Джони остались друзьями на десятки лет.

22 июля 1967 года Леонард был в Монреале, где пел на Всемирной выставке «Экспо-67». Это было важное выступление. Весь мир в этот момент смотрел на Канаду, и к выставке в стране относились как к радостному утверждению канадской независимости и, в случае Квебека, гармонии. Как писал канадский журналист Роберт Фулфорд, успех выставки обозначил «конец Маленькой Канады, страны, боящейся собственного будущего и великих планов. Несмотря на то, что в начале и середине 60-х по стране бродил призрак франкоканадского сепаратизма, «Экспо», кажется, показала, что мы входим в новый, более счастливый период нашей истории» [25]. Леонард, «поэт, шансонье, писатель», как было указано на афише, должен был выступить в Молодёжном павильоне (этому не помешал тот факт, что ему через пару месяцев должно было исполниться тридцать три года). Павильон представлял собой один из шатров поменьше, внутри которого был устроен настоящий ночной клуб со стульями и столиками, и все билеты в него были распроданы без остатка.

На концерте в Центральном парке Леонард нервничал, но концерт в родном городе наводил на него натуральный ужас. Там была его семья (мать сидела в первом ряду) и многие из друзей. Там была Эрика Померанс и «стайка фанатов Леонарда Коэна — отчасти друзья, отчасти почитатели, главным образом — поклонники его стихов». Леонард уставил крошечную сцену свечами. Он пригласил слушателей подходить к сцене за свечками для своих столиков, чтобы он смог петь. «Он был неуверенным и серьёзным, очень неотшлифованным», — писал монреальский музыкальный критик Хуан Родригес. Ему вторит Нэнси Бэкол: «Ему было очень страшно, он просто окоченел от ужаса. Он сказал мне: как стать другим человеком, глядя на всех этих людей в зале? Как стать артистом перед людьми, которые знают тебя лично, знают тебя всю жизнь? Это было для него слишком тяжело».

Прежде чем вернуться в Нью-Йорк и продолжить работу над альбомом, Леонарду предстояло выступить на ещё одном фестивале — фолк-фестивале Марипоза, проводившемся на берегу озера Иннис под Торонто. В августе прошли ещё две сессии записи с Джоном Хэммондом, после которых Леонард взял ещё один перерыв, на три недели, во время которого слетал в Лос-Анджелес. Режиссёр Джон Бурмен планировал снять фильм по мотивам песни «Suzanne» и хотел, чтобы Леонард сделал к нему музыку. Никто прежде не оплачивал Леонарду перелёт через континент. В номере в отеле «Лэндмарк» он обнаружил даже спички, подписанные его именем. Закурив сигарету, Леонард сел к столу и написал песню под названием «Nine Years Old», которая в дальнейшем станет известна как «The Story of Isaac». Из фильма ничего не вышло. Леонард рассказывал об этом по-разному: то он признавался, что «не смог поверить» в идею фильма, то сообщал, что проект закрыли, когда выяснилось, что права на песню ему не принадлежат. Права на «Suzanne», «Master Song» и «Dress Rehearsal Rag», по его словам, у него «стащили в Нью-Йорке» [26]. При поддержке своего менеджера Леонард основал собственную издательскую компанию, Stranger Music. К делу подключили аранжировщика, продюсера и издателя по имени Джефф Чейс, который, как считала Мэри Мартин, мог им помочь, и при этом Леонард каким-то образом отписал права на эти песни ему.

Леонард рассказывал: «Моя мать, которую я всегда считал немного наивной — она была из России и не очень хорошо говорила по-английски, — говорила мне: «Леонард, будь осторожен с этими людьми. Они не такие, как мы». Конечно, вслух я не сказал ничего непочтительного, она же моя мать, но про себя подумал: «Мама, ты же знаешь, я не ребёнок». Мне было тридцать два года, я кое-что повидал в жизни. Но она была права. Она была права»¹⁷⁸¹ [27].