В «Нью-Йорк Таймс» Леонарда после его выступления в Ньюпорте назвали «в высшей степени эффектным певцом, создающим гипнотический, чарующий эффект». Но Леонард, как и на концерте в пользу WBAI, очень боялся. «Он рассказал мне, что ужасно нервничал, — вспоминает Авива Лейтон, бывшая среди публики в Центральном парке. — Была середина лета, в парке яблоку было негде упасть, садилось солнце, и Джуди Коллинз сказала: «Я хочу представить вам одного певца и автора песен, его зовут Леонард Коэн». Леонард вышел на сцену с гитарой, и некоторые люди заворчали, потому что они пришли слушать Джуди Коллинз, а не этого никому не известного Леонарда Коэна. Так что ему надо было завоевать аудиторию. Он видел перед собой тысячи людей, стоявших тесно, как сардины в банке, и просто сказал очень тихим голосом: «Сегодня моя гитара в слезах и перьях». Затем он сыграл «Suzanne», и всё. Невероятно». Леонард справился с выступлением и тихо отпраздновал это в своём номере в отеле «Челси». Компанию ему составила новая возлюбленная — женщина, которую он встретил в Ньюпорте, двадцатитрёхлетняя стройная и гибкая блондинка, писавшая песни и певшая их голосом ничуть не менее уникальным, чем голос Нико.
Джони Митчелл, как и Леонард, была из восточной части Канады. Но восточная Канада для каждого них означала совершенно разное: у Леонарда это была городская, космополитичная среда, у Джони — бескрайнее небо прерии. Джони, дочь офицера канадских ВВС, росла в маленьком городке в Саскачеване. Она хорошо рисовала, а потом заболела полиомиелитом (жертвой той же самой эпидемии стал ещё один житель восточноканадского захолустья — Нил Янг) и, пока долго выздоравливала и постоянно при этом была в одиночестве, обнаружила в себе талант к музыке. Она самостоятельно научилась играть на укулеле, а потом и на гитаре — она стала отличной гитаристкой, придумывала собственные изощрённые строи и вырабатывала свой стиль. В 1964 году Джони бросила художественный колледж, чтобы стать фолк-певицей, и переехала в Торонто: её домом стали кофейни, вокруг которых вращалась местная фолк-сцена. В феврале 1965 года у Джони родилась дочь — плод короткого романа с одним фотографом. Несколько недель спустя она вышла замуж за фолк-певца Чака Митчелла и отдала младенца на удочерение. Брак продлился недолго. Джони ушла от мужа, прихватив с собой его фамилию, и поселилась в Гринвич-Виллидже; к моменту знакомства с Леонардом она жила одна в отеле.
У них завязался бурный роман. Вначале Джони была учеником, а Леонард — учителем. Она попросила его составить список книг, которые ей нужно прочесть. «Помню, когда я впервые услышала его песни, то подумала: какая я неискушённая, — рассказывала она. — По сравнению с ними мои песни казались очень детскими и наивными» [22]. Среди прочего Леонард посоветовал ей Лорку, Камю и «И Цзин». Впрочем, он скоро понял, что Джони мало нуждается в помощи — в особенности в том, что касается сочинения песен. Каждый из них написал песню под названием «Winter Lady», и у каждого получилось непохоже на другого (по-видимому, Джони свою написала первой); также Джони написала две любовные песни, в которых сделала отсылки к коэновской «Suzanne»: у «Wizard of Is» практически та же самая мелодия, а некоторые строчки текста выглядят почти что цитатами («Ты думаешь, что, может быть, любишь его», пишет она о мужчине, говорящем «загадками»); место действия «Chelsea Morning» — комната со свечами, благовониями и апельсинами, а солнечный свет льётся в окно словно баттерскотч*771 (у Коэна — словно мёд).
Леонард свозил Джони в Монреаль. Они остановились в доме, где он вырос, — на Бельмонт-авеню. В песне «Rainy Night House» Джони описывает «святого человека», который всю ночь сидит и смотрит на неё, пока она спит на кровати его матери. Они писали друг с друга портреты. Портрет Леонарда — лицо, нарисованное Джони на карте Канады в песне «A Case of You», в которой мужчина называет себя «постоянным, как Полярная звезда». Когда оказалось, что такое постоянство Леонарду не свойственно, Джони написала и об этом тоже — в песнях «That Song About the Midway» и «The Gallery»; в последней мужчина называет себя святым, жалуется на то, что она называет его бессердечным, и умоляет её пустить его в свою постель.
Роли переменились: впервые в жизни Леонард стал источником вдохновения для женщины. И не для какой-нибудь, а для женщины, которую Дэвид Кросби (у него в 1968 году тоже был бурный и короткий роман с Джони Митчелл) назвал «величайшим сингер-сонграйтером нашего поколения». Роман Леонарда и Джони не продлился и года. Леонард рассказывал журналисту Марку Эллену: «Помню, однажды, много лет назад, мы вместе были в Лос-Анджелесе, и кто-то спросил меня: «Как вам нравится жить с Бетховеном?» И каково же Леонарду было жить с Бетховеном? «Мне не понравилось, — ответил Леонард со смехом, — и кому бы понравилось? Она очень щедро одарена. И ещё она отличный художник» [23]. Как говорит Дэвид Кросби, «любить её было легко, но беспокойно. Влюбиться в Джони это примерно как попасть в бетономешалку».