Леонард Коэн. Жизнь

— Они становятся для меня медитацией, и знаете, иногда меня не прёт, я чувствую, что обманываю вас, так что я попробую ещё раз, хорошо? Если не получится, я замолчу. Не стоит уродовать песню, чтобы сохранить лицо. Если у меня не получится лучше, мы просто закончим концерт, и я верну вам деньги. Есть дни, когда тебя отрывает от земли, а есть дни, когда ты просто не можешь оторваться от земли, и тут бессмысленно врать — сегодня мы не отрываемся от земли. В Каббале сказано, что если ты не можешь оторваться от земли, тебе следует остаться на земле. В Каббале сказано, что если Адам и Ева не смотрят друг на друга, то Бог не сидит на Своём престоле, и почему-то моя мужская часть и моя женская часть не желают сегодня встретиться друг с другом, и Бог не сидит на Своём престоле, и просто ужасно, что это происходит в Иерусалиме. В общем, послушайте: сейчас мы покинем сцену и в гримёрке попытаемся погрузиться в глубокую медитацию, чтобы, если повезёт, привести себя в форму, и, если у нас это получится, — закончил Леонард, — мы вернёмся [16].

За кулисами у Леонарда практически случилась истерика. Он объявил: «Я немедленно уезжаю». Сказал, что вернёт слушателям деньги за билеты. Но ему сказали, что слушатели не хотят денег, билеты стоят недорого, и некоторые люди проехали двести миль ради этого концерта. Кто-то подошёл снаружи к двери гримёрки и сообщил, что люди не расходятся и ждут его и что они хотят спеть Леонарду песню. Сначала Леонард не понял. Но потом он услышал их. Они пели «Хевену Шалом Алейхем», «мы несём вам мир». Маршалл отвёл Леонарда в сторонку и сказал: «Нам нужно взять себя в руки и закончить концерт, иначе мы отсюда целыми не уйдём». «Думаю, мне нужно побриться», — ответил Леонард. Так ему советовала делать мать, если он окажется в неприятной ситуации. В гримёрке было зеркало и умывальник, кто-то принёс ему бритву. Медленно, невозмутимо, под хлопки и пение публики Леонард брился. Закончив, он улыбнулся. Они вернулись на сцену. Леонард пел «So Long, Marianne», он был целиком погружён в эту песню, написанную им для женщины в другое, более простое время, он поменял слово — назвал её прекрасной, а не хорошенькой, и по его лицу потекли слёзы.

После концерта за сценой все разрыдались. Это был последний день тура — пора ехать домой. Леонард взял гитару и запел «Bird on the Wire» в манере кантри. Боб Джонстон тоже спел куплет, превратив песню в госпел-блюз, и затем вступили все музыканты: они заменили инструменты голосами и тихонько напевали, и музыка звучала сладостно и утешительно, как колыбельная.

* * *

Адам Коэн родился в Монреале 18 сентября 1972 года и был, по словам Сюзанны, не enfant du hasard — случайным ребёнком, а запланированным. Впрочем, если Леонард и хотел стать отцом, он этого не показывал. Когда Стив Сэнфилд со своей женой и сыном пришёл поздравить друга с первенцем, в доме была Сюзанна — «очень серьёзная», а Леонард был в Нью-Йорке. Он сидел в отеле «Челси» — идеальная декорация для его невесёлого, одинокого мальчишника; тамошняя тусовка рассыпалась на части и скисла подобно настроению Леонарда.

«Там были враждующие группировки, много наркотиков, много стресса, много опасных ситуаций, однажды случилась перестрелка, — рассказывает поэтесса и феминистка Либерти, бывшая модель, которая жила в «Челси» и одно время была любовницей Леонарда. — В моём номере были высокие потолки, камин и балкон с решёткой из кованого железа, но мои соседи за стенкой толкали кокаин и занимались сутенёрством». Если Леонард вернулся в «Челси», чтобы напомнить самому себе о свободных временах, в глазах Либерти он не был «человеком, стремящимся к свободе… В некоторых отношениях он не изжил своё привилегированное буржуазное происхождение» — особенно в контексте начала 1970-х и среди людей, живших в отеле «Челси». Либерти помнит Леонарда «приятным и милым», но «скованным». Она рассказывает: «Я чувствовала, что он ещё не оказался по ту сторону зеркала, не вошёл в свой «таинственный дом» или пробыл там ещё слишком мало — хотя, конечно, Леонард выжил. Многие из тех, кто были свободны, не выжили».

Даже если Леонард действительно не был по-настоящему свободен, в настоящее время он чувствовал, что попал в ловушку. Вместе с тем его воспитание, патриархальные корни, чувство долга — всё это означало, что он не мог отмахнуться от отцовских обязанностей. Он вернулся домой — неохотно и чувствуя себя невероятно уставшим. Он был подавлен. Ему было нелегко найти в себе силы продолжать свой путь и не сбиться с курса. Сэнфилд с женой снова пришли к нему в дом на ужин. Это был «очень неловкий» вечер. Сэнфилд вспоминает, что сразу после ужина «Леонард сказал: «Пойдём», и мы зашли в пару клубов. Я думал: у него только что родился ребёнок; что ты творишь, приятель? Леонард сказал: «Это тяжело — такая жизнь. Это очень тяжело».