Леон

— Я подумаю, что со всем этим можно сделать. Но ты заставляешь меня сомневаться в своем выборе, Леон. Совершив столь своевольный поступок, ты поставил под сомнение свою преданность мне, своему отцу и апексару.

— Твое место должен занять сильнейший из сыновей. Это твои, а не мои слова, отец. Умение отвоевать свое, против законов и правил — для меня это проявление силы. Если ты считаешь иначе, можешь немедленно лишить меня всего, что мне предначертано. Но ты этого не сделаешь и мы оба это знаем, потому что ты со мной согласен.

На это, Валентин не находит, что мне ответить и я расплываюсь в едва заметной победной улыбке.

Я всегда получаю то, что мне нужно. Это нерушимый закон. А если у меня отнимают то, что я хочу — я достаю это даже из-под земли.

* * *

Леон: Встречаемся сегодня? Я заберу тебя на нашем месте.

Мотылек: Не могу сегодня. Я нехорошо себя чувствую.

Леон: Ты избегаешь меня, мотылек? Я уже начинаю придумывать варианты твоего наказания…

Мотылек: Не видеть тебя целых пять дней, уже наказание для меня, Дэйм. Но я, правда, нехорошо себя чувствую. И у нас сегодня вдобавок семейный вечер. У мамы день рождения.

Мы с Эмили встречаемся тайно уже целый месяц, но в последнее время моя жена ведет себя странно. Мы не предохраняемся, и я отчасти, осознаю, с чем это может быть связано. Если мои предположения верны, я буду только счастлив приятной новости. Но, наверное, Эмили в силу юного возраста считает совсем иначе. Других объяснений ее странностям я не нахожу.

Их и не может быть. Ми принадлежит только мне, и как только мы оба находим свободный дюйм времени, мы целиком и полностью растворяемся друг в друге…

Я не ожидал, что все зайдет настолько далеко. Тем не менее, я рад, что все случилось именно так.

* * *

Я знал, что этот момент наступит. Момент, когда Джин Каан захочет аудиенции со мной. У него нет доказательств того, что я могу быть причастен к небольшому увечью, которое теперь мешает ему душить женщин правой рукой, и все же, догадки у него имеются. Все было отработано чисто, он даже не помнит, что происходило в клубе в ту ночь, а перевернуть и найти исполнителей по именам и выйти на меня, он не может, так как тогда ему придется открыть тот факт, что он вообще посещает подобные места. Это немедленно ударит по его репутации, и его папочка, предпочтет передать власть младшему сыну. В целом, ситуация там недалеко ушла от нашей. Каждый борется за свое право на пресловутую власть. И если в Китае посещение подобных заведений сходит ему с рук, так как там его покрывают и крышуют, то здесь, в штатах — это все равно, что измазать фамилию Каанов дерьмом.

И все же, накануне вечером Джин Каан изъявил свое желание пообщаться со мной тет-а-тет. Я на сто процентов уверен, что речь пойдет об Эмили, и честно говоря, пока не знаю, как сдержу себя в руках и не отрежу ему еще что-нибудь, чем он планировал дотронуться до моей женщины.

Которая почему-то динамит меня целых пять дней.

— Здравствуй, Леонель, — мы встречаемся с ним в ресторане в самом центре города. Оба в сопровождении до зубов вооруженной охраной. Но конечно, это не бросается в глаза, поскольку наши бодигарды никогда не открывают свое оружие на всеобщее обозрение. Собственно говоря, так открыто никто и не собирается его применять. Да и делить нам с Кааном на данный момент нечего: все уже поделено. Он получил удовольствие от издевательств над моей женой, я удовлетворен зрелищем его замотанной руки, которая стала намного короче левой.

Уверен, что скоро на месте обрубка будет красоваться красивый протез, но супер подвижным и ловким он его не сделает.

— Добрый вечер, Джин Каан. Очень интересно, к чему такая срочность и что именно вы хотели бы со мной обсудить. Мне казалось, что международные дела, обсуждаемые между нашими семьями, пока лежат на плечах наших отцов, — вполне будничным тоном отзываюсь я.

— Власть вашей семьи, Леонель, держится на определенных договоренностях, срок которых может в любой момент подойти к концу. И на неких ресурсах, которыми вы обладаете. Или украли.

— О каких ресурсах речь? Что есть такого у вас, чего нет у нас, господин Каан? — глаза китайца становятся еще уже и презрительнее, как только с моих губ срывается этот вопрос.

— Думаю, вы знаете о чем я говорю, Леонель. И я здесь, чтобы сказать вам, что с этого момента — я не оставлю вас в покое, пока не верну то, что принадлежит мне.

Честно говоря, я до конца не уверен о чем именно он говорит.

— Ты пожалеешь обо всем, Леонель Голденштерн. Возможно даже о самом факте своего рождения, — в голосе Каана звучит откровенная ненависть.