Ленька Охнарь

— Приземляйтесь на мои владения. Стульев у нас нету. Когда-то были, да поломались, выбросили на чердак. Остался один, и из-за него у нас идет война с соседней комнатой «антиподов». То они у нас этот стул свистнут, то мы у них. Скоро начнется новый учебный год, выбьем из завхоза полдюжины новых. А если хотите, плюхайтесь на стол. У нас иногда гости и спят на нем... если нет свободной койки.

Леонид с оттенком почтения приглядывался к студентам. Это не их братия, будущие рабфаковцы, а люди образованные, без пяти минут редакторы, издатели. Может, среди этих солидных, обросших щетиной людей есть такие, как Прокофий, — поэты, а то романисты?

— Ничего, не беспокойся, — ответил Рожнову Иван Шатков. — Постоим, ноги у нас тренированные.

Он облокотился на спинку кровати. Леонид подумал и сел.

Вид общежития разочаровал его. «Как у нас в колонии». Вот как живут будущие литературные заправилы. Приход гостей не произвел на обитателей заметного впечатления: видимо, они привыкли к частым посещениям разного люда. Кто внимательно осмотрел друзей-«художников», кто продолжал читать, заниматься своим делом. Леониду понравилась такая свобода отношений.

— Шамать хотите, братва? — спросил Прокофий «художников».

— Нет, спасибо. Сыты, — почти одновременно ответили они.

— А то сбегаю за колбаской, сообразим чай. Масло у меня есть. А? Не стесняйтесь.

При вторичном приглашении Леонид заколебался, но Иван успел раньше его ответить решительным отказом, и ему ничего не осталось, как согласно кивнуть.

— А как у вас глотки? Не пересохли? Может, поллитровочку раздавим? Поступим по совету великого Омара Хайяма:

Вода не утоляет жажды.
Я как-то пил ее однажды.

Ни этого поэта, ни его двустишия «художники» не знали. Они засмеялись, а Иван опять успел сказать:

— Не беспокойся, Прокофий, настроения нет, в другой раз.

Леонид тут просто уж пожалел: с поэтом выпить было бы лестно. Да и почему-то его тянуло сегодня как следует «клюкнуть». Но ему снова пришлось отрицательно мотнуть головой: совсем, мол, нет настроения.

— Зря, ребята, — сказал Рожнов, — Впрочем, воздержание от спиртного сохранит вам здоровье, а мне кошелек. О! — воскликнул он, глядя на дверь, и захохотал. — Саша отвоевал наш электрический стул!

Из коридора, улыбаясь, вносил стул низко стриженный голубоглазый студент с безусым, скромным лицом, в тенниске. Никто не заметил, когда он покинул комнату. Все повернулись к нему, товарищи по общежитию захлопали в ладоши.

— Я заглянул к «антиподам», — рассказывал безусый Саша, — Лукин спит, а Мишка Пустиков бреется. Я с ходу цап за стул, он растерялся — тырь-пырь. Пока бритву положил да выскочил из угла, я уже ему книксен сделал. Садись, —закончил он, ставя стул перед Шатковым.

— Мишка брился? — переспросил Рожнов и потрогал рыжую щетину на подбородке. — А это идея, а? Поскучаете, ребята? Я мигом обкорнаюсь.

Пока он налаживал бритву, бегал в умывальник за холодной водой, «художники» с интересом прислушивались к спору. Спор вели два студента. Ближний, немолодой, плешивый, с толстыми бледными губами, умелыми движениями маленьких рук пришивал пуговицу к рубахе. Дальний, лохматый, с косыми вьющимися бачками и уверенно-презрительной миной, с книжкой лежал на кровати.

— Классики как писали? — говорил немолодой, подняв от иголки плешивую голову. — Свою тему назубок знали. Тургенев-помещик — пишет о «дворянских гнездах». Куприн-офицер — об армии. Гусев-Оренбургский — поп — про кутейников. У них не подкопаешься. А у нас? Все гоняются за индустриализацией: мода! Знает не знает — строчит. Благо, командировочные платят и печатают.

— Зато сразу откликаются на актуальную тему, — не поворачивая головы, спокойно, чуть картавя, сказал лохматый. — Ты считаешь, что девятнадцатый век и двадцатый — одинаковые монеты? Разная чеканка.

— Что ты с Василием порох тратишь? — обратился к лохматому Саша, принесший от «антиподов» стул. — Колхозная тема для него тоже мода.

— Не передергивай, Сашка, — не смущаясь наскоком с другой стороны, ответил плешивый Василий. — Я не против темы. Современная новь — это хлеб всякой литературы. Но создавать надо... плотные произведения, а не водянистые скороспелки. На них молодежь воспитывать? В романе должны быть живые люди, характеры. Хороший язык. «Тихий Дон» — это книга. «Города и годы». «Зависть» Олеши. Пусть герои откровенно высказывают свои точки зрения «за» и «против». Вот тогда будет полноценное художественное произведение.

— Тебе, может, еще подать критический реализм? - презрительно сказал лохматый с бачками. — У нас эпоха созидания. Мы должны утверждать, а не превращаться в жуков-древоточцев.

— Согласен. Потому и требую правдивости изображения, — не сдавался Василий. — А у нас есть тенденция подкрашивать, припудривать социализм. Зачем? Он не нуждается в косметике. Знаешь, до чего мы так можем докатиться? До геркулесовых столбов украшательства. Не надо бояться правды. Какое бы суровое у нее ни было лицо — она прекрасна.