Та заприметила у Марии Федоровны в руках литровую бутылку домашней настойки. Жена участкового перехватила ее взгляд, покраснела.
— Это я Николе своему… Аглая мне заговорила, чтобы он не пьянствовал больше.
— Аглая? — Ленка не поняла, о ком говорит Мария Федоровна.
— Да к Насте тетка двоюродная приехала, Аглая Никитишна. А она, говорят, слова особые знает. Спиртное заговаривает. У нее уже моя соседка была три дня назад, так я своими глазами вижу — не бухает ее муж больше. Завязал. Дай, думаю, и я схожу. На Николу уже смотреть жалко. Он у меня мужик хороший, на службе к тому же. Ему столько пить никак нельзя. А после смерти сына, сама знаешь, никак остановиться не может.
— Да, знаю, — прошептала Ленка. Она уже который год испытывала острое чувство вины за гибель их Сережи. Это ведь она, Ленка, повела его доставать из колодца труп неупокоенной мертвячки. А та, гнилая, возьми да и утащи его за собой!
— Ну вот… Даст бог, Никола мой протрезвеет. Только надо ему это снадобье отдать, чтобы выпил. Но тут уж проще простого — выпьет. Он сейчас все пьет, что горит. — И Мария Федоровна поспешила домой.
Утром Володя сел в машину, поставил в подстаканник термос с кофе и не спеша покатил к выезду на трассу. Он никогда не разгонялся на деревенских улицах: во-первых, потому что тут в любое время дня было много детворы, а во-вторых, потому что, если открыть все окна и медленно ехать мимо домов, можно узнать последние новости всех соседей — вот к Никитиным дочка из города приехала, внуков привезла, вот Прохоровы кур выпустили, они одинокие старики, но хозяйство у них большое, еще и кроликов на участке держат, корова уже наверняка на выпасе. Дальше Ивашкины, многодетная семья, муж алкоголик, четвертый день в завязке, молодец, во дворе тихо. А дальше, на углу, дом Кадушкиных. Там участковый местный живет. Только, дурак, тоже выпить любит больше, чем работать.
Внезапно на всю улицу раздался низкий бас Николая Степановича:
— Чокнулась! Баба моя чокнулась! Япона мать, люди добрые!
От неожиданности Володя даже притормозил.
За калитку вылетел красный, опухший, источающий ядреный аромат перегара Николай Степанович. Форменная рубашка его была расстегнута и развевалась по ветру, словно крылья, штаны он еще не успел надеть, поэтому вся улица имела честь лицезреть клетчатые семейные трусы представителя власти.
— Никола! Иди в дом! Оденься! — крикнула ему с порога жена, но участковый замахал на нее руками, словно увидел привидение.
— Не пойду я к тебе, чучундра! А то мало ли еще чего удумаешь… О, Володя! — Участковый заметил машину городского следователя и кинулся к нему, как к родному. — Коллега, спасай! Увези меня из этого проклятого дома! — Не дожидаясь ответа, Кадушкин прямо на ходу распахнул переднюю дверцу Володиного автомобиля и ловко влез на пассажирское сиденье.
— Погнали! В темпе вальса.
— Куда? Ты, считай, голый!
— В участок давай. Там запасная форма есть.
По дороге Николай Степанович рассказал удивленному Володе, что жена его, Мария Федоровна, совсем выжила из ума: пошла к какой-то ведьме, чтобы та сделала на домашнюю настойку заговор от пьянства. И этой настойкой хотела его опоить. Прокололась на том, что слишком ласково подносила стопку. Никола почуял неладное и учинил своей бабе допрос с пристрастием. А как все выпытал — разозлился.
— Ну и что ты бесишься? Она же ради твоего здоровья старалась, — улыбнулся Володя.
— Ради здоровья? Ты понимаешь, что эта клизма к ведьме пошла? Да я думал, что с умной бабой живу! Книжками полхаты уставлено — на стол тарелку поставить некуда, одна пища для мозгов. А ей все не впрок. Не баба, а труба на бане! Заговор она сделала… Дура! Как будто не знает, почему я пью!
— Раз такой умный, не пей.
— Не понять тебе меня, Вов. Ты сына мертвого из колодца не поднимал.
Володя отвез Николая Степановича в участок, а вечером, возвращаясь со службы, все никак не мог выкинуть его слова из головы. Потому, прежде чем ехать домой, решил заглянуть к Ленке на заправку. Та с неохотой рассказала ему историю про мертвячку из колодца.
— И что, призрак его сына и та женщина до сих пор там? — спросил Володя.
— Не знаю. Я той дорогой давно не ходила, — отвернулась Ленка.
— Так, может быть, ты им поможешь? Упокоиться. Как и другим. Дашь отцу и сыну поговорить. Вдруг после этого и призрак на тот свет отправится, и участковый с алкоголем завяжет?
Ленка промолчала.
— Знаешь, как в моей работе нераскрытые дела называются? Висяк. Вот в том колодце твой, Ленка, висяк. И я бы на твоем месте его все-таки закрыл.
— Видимо, придется, — пробурчала в ответ Ленка.
* * *
Полная луна висела над Клюквиным, словно огромный фонарь, и на Осиновой улице было светло как днем. В доме Строгановых мирно спала восьмидесятилетняя Аглая Собакина, Настина тетка, имевшая славу старой ведьмы. Ни она, ни Настя не видели, что ровно в полночь у их забора появилась темная грузная мужская фигура.