Ленин в Цюрихе

Всё это Парвус решил блистательно — ибо всё это было в его природной стихии. Куда трудней было дальше: кому же передавать в России те деньги? и как вызвать революцию в огромной России дюжиной тор­говых агентов, да несколькими западными социали­стами вроде Краузе? Легче всего было в Петербурге, много связей, тут и Козловский бесподозренно мог вести адвокатский приём и вербовать нужных из за­водской среды, тут и действовала рьяная группа меж- районцев, не признающая ни меньшевиков, ни боль­шевиков, как раз исконное направление Парвуса, и через их единомышленника Урицкого был в эту груп­пу действенный вход. Несмотря на раскол социали­стических сил в Петербурге, там у Парвуса сколотился хороший актив, и особенно — на Путиловском за­воде. Но хотя и верно замечено, что революции в государствах совершаются одними лишь столицами,

— для надёжности первичного толчка такой обшир­ной стране непременно нужны были волнения и в про­винции. А собственные живые связи были у Парвуса только в Одессе и из Одессы в Николаев. Всю эту немую косную необъятную страну некем; было подни­мать: несколько агентов, даже денег не жалея, в не­сколько оставшихся месяцев не могли создать сети. А Ленин свою готовую — предательски скрыл.

Но отлично понимал Парвус, но помнил по Пято­му году и: как волнения рождаются. Для забастовки, для возбуждения, для выхода на улицу не только не требуется согласное решение большинства, но даже и одной четверти массы, но даже и одну десятую из­быточно подготавливать. Одиночный резкий выкрик из толпы, один оратор на проходной, два-три молодца, поднявших кулаки или палки, бывают вполне доста­точны, чтобы дать импульс целой заводской смене не идти по цехам или выйти на улицу. А еще оставались

— осуждающие власть разговоры с соседями, передача пугающих слухов (такой слух как электрический раз­ряд ударяет дальше без усилий), а еще оставался разброс листовок по заводским уборным, по курилкам, под станками, — для всех этих первых толчков на пятитысячный завод довольно и пяти человек, а таких пять человек всегда можно если не по убеждениям найти, то купить в соседнем трактире: кто из трак­тирных попрошаек не хочет привольных денег?

И — отдельных заводских толчков было бы недо­статочно в обстановке иной, но на втором году войны, уже проглотившей стольких, при внезапно подступив­шем голоде, при поражениях армии, при всеобщем брожении и после уже одной испытанной этим поко­лением революции — таких нескольких толчков до­статочно, убеждён был Парвус, чтобы породить спол­зание лавины. Его стратегия была — лавина от не­скольких снежков. Без помощи Ленина за оставшиеся месяцы он не мог успеть больше. Но и в самой дате

— 9 января — уже таился рок для царизма: даже безо всяких агентов и без единого рубля от Жени Суменсон

— этот день не мог пройти спокойно. Но хорошо было

— подтолкнуть его.

И так, безраздельно очаровав графа Брокдорфа- Рантцау, едва не диктуя ему его копенгагенские доне­сения в министерство иностранных дел, Парвус уверен­но обещал русскую революцию — 9 января Шестнад­цатого года.

Он — надеялся, что будет так. Избалованный да­ром своих далёких пронзительных пророчеств, он, оставаясь человеком Земли, не всегда отделить умел вспышку пророчества от порыва желания. Разруши­тельной русской революции он жаждал настолько яро, что простительно было ему ошибиться в порыве.

Но не было это простительно перед германским правительством, а особенно — перед статс-секрета­рём Готтфридом фон-Яговым. И всегда — иронист, презиравший этого социалистического грязного мил­лионера, Ягов теперь заключил, что Парвус надувал германскую империю, никакой революции реально не готовил, а взятые миллионы скорее всего положил себе в карман. По правилам разведок за такие расходы не спрашивается бухгалтерский отчёт. Но далее в Шестнадцатом году из министерства иностранных дел Парвусу не заплатили более ни пфеннига.

Это — не было поражение полное и даже внешне