Ленин в Цюрихе

И тем же летом он создал в нейтральной Дании, сохранившей первую привилегию свободного западно­го государства свободно торговать, — Импортно-Экс­портное бюро, которому и естественно было теперь начать торговлю с фирмами любого другого государ­ства — Германии, России, Англии, Швеции или Нидер­ландов, брать где что выгодно и продавать, куда вы­годно. Коммерческим директором этого предприятия Парвуса тотчас и стал, с согласия Ленина, Ганецкий. Соединение двух таких огненных коммерсантов, есть не удвоение коммерческой мощи, но умножение её. А затем к ним примкнул и третий, мало чем уступаю­щий двум первым — Георг Скларц (нельзя сказать, чтобы нанесла его судьба-случайность, но был он дру­жественно прислан на сотрудничество от разведки гер­манского генерального штаба). Этот Скларц (после войны много погремевший в Германии, даже и в су­дебных процесах, где еще и артистом выдающимся выявил себя), оказался самый наинужный третий к ним двоим — тоже гений коммерции, находчивый, со­образительный, молча и быстро готовый к любому поручению и любому обороту дела, изо всякого выйти успешливым. (А за собою он вёл и еще двух братьев Скларцев: Вольдемара, который стал работать непо­средственно в их торгово-революционной конторе, и Генриха, — тот под псевдонимом Пундик уже вёл в Копенгагене с Романовичем и Догопольским тайное бюро, ловя для германского генштаба незаконный экс­порт из Германии.) Задуманное соединение хозяй­ственной и политической деятельности быстро оправ­дывало себя: гешефт работал на политику, а политика создавала льготы для гешефта. Поддержкой герман­ских военных властей деятельность парвусовской кон­торы облегчалась и делалась еще более доходной.

Едва возникнув, Импортно-Экспортное бюро за несколько месяцев расцвело, и покупало, продавало и перевозило, не ища себе скрупулёзной специализации — медь, хром, никель, резину, из России в Германию особенно — зерно и продукты, из Германии в Россию особенно — технические приборы, химикалии, лекар­ства, а были в ассортименте и чулки, и противозача­точные средства, и сальварсан, икра и коньяк, и по­держанные автомобили (в России удалось договорить­ся, чтоб они не подлежали далее у покупщиков воен­ной мобилизации). В западной торговле много и дру­гих подобных контор толкалось рядом локтями, но в торговле с Россией, на главном для себя направле­нии, контора Парвуса заняла монопольное положе­ние. Часть товаров везлась открыто, по легальным экспортным лицензиям, другая — по фальшивым де­кларациям или даже контрабандой, это требовало изобретательности в упаковке и погрузке, кому-то при­ходилось попадаться и отвечать, — но во всём этом и вертелись Ганецкий со Скларцем, позволяя Парвусу покойно оставаться в излюбленной им тени и вести большую политику.

Гениальность соединения торговли и революции в том и состояла, что революционные агенты под видом торговых, во главе с петербургским адвокатом Козловским, ездили от Парвуса совершенно легально и в Россию, и по России, и назад. Но высшая гени­альность была в отправке денег: кажется, неосуществи­мая задача — беспрепятственно и быстро переливать деньги германского правительства в русские револю­ционные руки, осуществлялась торговой конторой с лёгкостью: она везла в Россию лишь товары, только товары, но — с избытком против закупленного в ней, — а выручка сотрудничающих фирм, вроде Фа­биан Клингслянд, по общепринятому порядку посту­пала в банк (Сибирский банк в Петербурге), а там дальше было внутреннее дело конторы — забирать её из России или нет, даже для России выгоднее, чтобы деньги оставались в ней. Петербуржанка Женя

Суменсон, посредница Ганецкого, в любое время лю­бую сумму вынимала и передавала в революционные руки.

Вот был гений Парвуса: импорт товаров, таких нужных для России, чтоб вести войну, давал деньги выбить её из этой войны!

Тем же своим настойчивым методом соединения тайного и явного Парвус набирал и революционных сотрудников конторы. Для этого он создал в Копен­гагене еще одно подсобное учреждение — Институт по изучению последствий войны, и для набора сотру­дников его открыто и много встречался, знакомился, беседовал с социалистами. И всякий раз, когда канди­дат проявлял желание и способность нырнуть в глу- оину — он нырял и становился тайным. А если ока­зывался неспособным или неподатливым — ничто ему не разъяснялось, и разговор был натурален, и можно было оставить его легальным сотрудником легального Института: Институт тоже не был фикцией, он тоже отвечал прилегающей страсти Парвуса к теоретичес­ким экономическим исследованиям, как и издаваемый в Германии, хорошо оплаченный „Колокол" удовлет­ворял его социалистической страсти. (Очень рвался в этот Институт — Бухарин, и, действительно, не было для него лучшего места, а для такого института — лучшего сотрудника, но разборчивый и чистоплотный Ленин запретил своему молодому однопартийцу свя­зываться с этим тёмным Парвусом, как и Шляпникову — прикасаться к этому двусмысленному Ганецкому.)